Грохнувшись на землю, Арина смотрела, не в силах оторвать глаз. Две искривленные ноги, покрытые чешуйчатой грубой кожей, тяжко топали по асфальту – когти на них были грязными, зазубренными, суставы – неестественно вывернутыми под тяжестью тела. Громада покачивалась, словно идти было тяжело: скрипела деревянная, криво сколоченная дверь, то открываясь, то захлопываясь, за грязными оконцами сверкало огненно-рыжее. Над растрепанной соломенной крышей курился дымок – из соломы выглядывало что-то сверкающее, изогнутое, металлическое.

“Антенна, – подумала Арина, медленно скользя в обморок. В ушах зашумело, желудок скрутило тошнотой. – Это избушка на курьих ножках, и на крыше у нее антенна”.

Слева была сетевая аптека “Месяц здоровья”, справа – модная бургерная с лазерным мечом на вывеске: все было, как обычно, все было правильно. И изба, эта доисторическая хищная птица, от которой пахло так густо и остро, просто не могла здесь возникнуть.

И все-таки она была. Склонилась над Ариной, словно всматривалась в ее лицо, топнула лапой по земле, глухо заквохтала.

Серый занавес сомкнулся перед глазами, и стало темно.

***

– Там до пляжа десять минут пешим. Мы думали, купнем старушку и обратно.

Подростки, которые угнали избу из музейного отдела архаичной архитектуры, сидели на скамейке насупленными воробушками: смотрели на Арину исподлобья, словно она одна была виновата во всех их бедах. Мальчик постарше старался говорить уверенно и дерзко, будто пытался убедить себя и всех, что это всего лишь проблема, а совсем не катастрофа. Второй подросток, помладше, сидел молча, сжав руки в кулаки, и изредка шмыгал носом.

Инспектор по делам несовершеннолетних, которая выглядела так, словно ела пачками таких ребят на завтрак, обед и ужин, бросила тяжелый взгляд в их сторону, и головы опустились еще ниже.

– Вы человека задавили! – пророкотала она. – Понимаете, нет? Вы у меня по статье сейчас оба пойдете, четырнадцать есть!

– Чего мы задавили, вон она живая сидит, – пробормотал один из мальчишек. – Она вообще сама виновата, не смотрела, куда идет! А вот мы спокойно шли, никого не трогали.

Арина сидела, привалившись к стене, и молчала, глядя на портрет президента на стене. Казалось, что если она скажет хоть слово, ее просто разорвет.

Кто ненастоящий? Она или все это?

Болела голова. В ушах шумело. Нога горела – то ли от ушиба, то ли от царапин, оставленных куриными когтями; Арине страшно было опустить голову и посмотреть.

Когтями сказочной избы. Господи Боже.

Мир качался и плыл, в мире были избы на курьих ножках, и никто этому не удивлялся. Что там еще в отделе архаичной архитектуры? Лучше не думать.

Она спала и никак не могла проснуться. Что еще это было, кроме сна? Безумие, которым заразила Арину мать, сокрушенная смертью Павла? Или это ее проклятие разорвало ткань мира и выбросило Арину… куда-то.

Арина сжала зубы так, что заныли челюсти. Не кричать. Ни в коем случае не кричать – она ведь не остановится, если начнет.

Человек, который вошел в кабинет без стука, показался Арине ровесником Павла. Высокий и тощий, он чем-то был похож на сову – большими глазами под голубоватыми веками, тонким крючковатым носом, сжатыми губами, хранившими суровое птичье выражение. Незнакомец был напряжен, словно готов был в любой миг взмахнуть невидимыми крыльями и взлететь.

– Я забираю потерпевшую, – произнес он, и инспектор кивнула. Она сразу же обрела довольный сытый вид, словно незнакомец снял с ее плеч неприятный груз.

Все правильно. Психами, которые орут от вида музейных экспонатов, пусть занимается кто-то другой. Психами, у которых паспорта не такие, как у всех, и нет какой-то Тени.