– Со-оли, – протянул мужик. – Так дорога-то соль ноне. То меря, то урмане, то свои, разбойные, дороги заколодили36. Как соли той прибыть?

– Ты поищи, я добавлю, – ответил Парамон и снова раскрыл ладонь с серебряным кусочком. – И кожи ременной надо.

Мужик пошевелил губами, провёл по бороде ладонью, словно что-то прикидывая, и вдруг быстро заговорил:

– Ты вот что, с отроком своим поди на сеновал, сено хоть прошлогоднее, да не лежалое. Опочи там… Свитко, не стой дубом, проведи! А то дождь вона наползает. Куда тебе идти на ночь-то? А я соберу всё, да поутру пойдёте.

Брат Парамон остро посмотрел на мужика, искоса на Неждана, глянул на небо, по которому ползла низкая сырая туча. И поклонился. Но, распрямляясь, произнёс:

– Только припас сейчас. Расплата за ним.

Мужик закивал, заулыбался, гаркнул своему Свитко, чтоб каши нёс на сеновал, квасцу и луку.

На сене Неждану было хорошо, он зарыл поглубже ноги, откинулся на спину. Соломинка щекотала щеку, пахло прелью, навозом, молоком. За дощатой стеной баба доила корову, и было слышно, как струйки из вымени пенят берестяное ведёрко. Начинало густо вечереть. Пошёл легкий дождь, сильнее запахло сено. Каша, приправленная салом, согрела, хотелось задремать, мягко провалиться глубже в копну.

– Что думаешь? – вывел его из полудрёмы голос Парамона.

Неждан встрепенулся, приподнялся на локте.

– Что думаешь про сего человека? – вновь отозвался брат Парамон, сидящий у набитой припасом торбы.

Неждан пожал плечами. А что думать – добрый дядька, накормил, спать положил, доброй сечки отсыпал, туес37 мучицы, шмат копченого сала дал, соли, сколько оговорено, за сколько заплачено. Что про него думать?..

Парамон внимательно посмотрел на Неждана, кивнул чему-то и сказал:

– Тебе первому не спать.

И где сидел, там и лёг, подтянув под себя завёрнутый в плаще меч.

«Чего тут сторожиться? – подумал Неждан. – Собаки вон, татя почуют».

Но перечить не стал, сполз по сену вниз и сел там, привалившись к копне.

Постепенно стихло всё, только шуршали мыши, глубоко в сене строя гнёзда, шелестел тихий дождь, перевернулся брат Парамон. Было не зябко, в окружении знакомых густых запахов – спокойно. Неждан сам не заметил, как задремал. Сколько проспал, не помнил, только вскинулся вдруг в чернильную темноту на ноги и всё, что увидел, – это ещё более тёмный, чем ночь, силуэт перед собой и что-то летящее в лицо, потом красную мглистую вспышку и снова тьму.

Парамон вскочил на ноги, увязая в сене, когда Неждан охнул и завалился вбок. Над ним стоял широкий хозяин, с поленом в руке, рядом топтался его Свитко, не зная куда девать руки.

– Бога не боишься?! – загремел Парамон и быстро глянул на завозившегося Неждана.

– Богов много, – прокаркал мужик подступая. – Что стоишь, посвети лучиной! – ткнул он локтем Свитко.

Тот выскочил из-под навеса в морось, к избе.

– Думаешь, я по говору не признал? Филин урманский! А теперь богами кроешься?! Богов-то много – один стращает, другой от него защищает!

Под навес, прикрыв от капель шапкой огонёк, заскочил Свитко и поднял лучинку повыше, переступив через Неждана. От разлившегося пляшущего света мужик стал ещё шире.

– Мы под кровом твоим… – опять загремел брат Парамон, поглядывая ему за спину.

– И под кровом змей давят! – вскинулся мужик, ворочая поленом. – Отдавай, что в кошеле есть и ступай со своим богом! Не то татем38 крикну!

– Успеешь? – неожиданно спокойно опуская руки, спросил Парамон и снова посмотрел мужику за спину.

Тот резко обернулся, позади стоял доселе безмолвный урманов отрок. Багряно-черная в пляшущем свете кровь пузырилась, когда он гонял её туда-сюда вздохами сломанного носа, стекала длинными соплями с подбородка и блестели синие, страшные, как мороз, глаза.