Неждан проснулся только под утро, брат Парамон, стоя на коленях, что-то бормотал, сжимая руками свой посох. Неждан шелохнулся, Парамон встал и велел развести огонь.

Они доели рыбу, и Парамон спросил, кивая на меч бородой:

– Знаешь, что это?

– Меч, – коротко ответил Неждан. – У гридей видывал, когда в селище приезжали. Отец сказывал, не у всякого есть.

Парамон помолчал и опять спросил:

– Что ещё было в могильнике?

Неждан почесал затылок. Что он там видел сквозь свет, тьму и ледяную пелену ярости?..

Огромный скелет в мешанине из истлевающей меди, железа и лохмотьев покоробленных кож. Боль в лодыжке… Да, он наткнулся на что-то. Весь пол там был завален тусклыми кучками из чего-то твердого, он возился на этих кучках, когда отнял у скелета меч.

– Там что-то валялось подо мной, звенело, – ответил Неждан.

– Серебро, – сказал брат Парамон. – Браслеты, гривны, монеты и рубленные куски серебра. Ты видел только меч и взял его. Думай почему.

Неждан молчал.

Брат Парамон смотрел, будто читая у него на лице, и наконец сказал:

– Господь дал тебе судьбу сию, Господь в ней не оставит. Но сказано в Писании: «Все, взявшие меч, мечом погибнут». Сердцем чист будь. А теперь вынь из ножен.

Неждан взял в руки меч, в который раз осмотрел остатки диковинных зверей на потрескавшейся коже, сжал их ладонью, другой схватил рукоятку в истлевших ремнях и потянул. Меч не вышел. Неждан потянул сильнее, дёрнул, но меч будто сросся с ножнами.

– Дай, – сказал брат Парамон. Осмотрел внимательно, поковырял потрескавшимся ногтем у устья и добавил: – Держи над угольями. К жару не близко.

Неждан послушно водил мечом над подёрнутыми пеплом угольками, держа двумя руками за рукоять.

– С двух сторон грей, – наставлял Парамон. – Рукоять пониже опусти.

Меч был увесист, но в ладонях лежал удобно. Нераскрытый цветок навершия почти с пол-яблока величиной тянул книзу, и, казалось, шевельни только Неждан кистью, как клинок, даже запертый в ножнах, опишет быструю, как ветер, дугу.

Старая кожа ножен вдруг задымилась.

– Подвысь. Подвысь! – шикнул Парамон.

Неждан отпрыгнул от кострища и поднял меч почти вертикально. Что-то горячее потекло на пальцы, охватившие рукоять.

– Вынимай.

Неждан перехватил горячие ножны, обжёгся, но потянул и почти без натуги извлёк клинок.

Он был тусклым, словно чем-то покрытым.

– Воск, – сказал Парамон. – В ножны залили воск, прежде чем вернуть меч мёртвому витязю. Вот она – судьба. Не серебро ты там взял…

Неждан потёр рукавом клинок. Он засветился по лезвию позёмкой, будто ветер гнал снежинки по зимнему полю, бежали узоры. Неждан взмахнул раз, другой. Клинок, как послушный руке ледяной вихрь, рассёк воздух.

– Оботри весь со тщанием, – наставлял Парамон. – Прутом вычисти воск из ножен. Ему в них почивать, пока новых нет. Береги от росы. Носи на левом бедре или за спиной.

Рыбы Парамон наловил сам, сам развёл огонь, Неждан же оттирал, вычищал воск из дола, освобождал от восковой тусклой плёнки льдистые бегущие узоры, не в силах отвести от клинка взгляда. С одной стороны, ближе к рукояти, нашёл знаки и крест.

– Латинские runa, – сказал Парамон, коснулся пальцами креста и добавил: – Всё есть воля Божья. Меч франкский. Добрый. В добрых ли руках?

И посмотрел с рассечённого лица, глазами холодными, как осенняя река. И вдруг опять рявкнул:

– Подвысь!

Неждан вскочил и вновь воздел к небу клинок в бегучих ледяных узорах.

– Такие долго куют из болотного железа, – сказал Парамон, обходя Неждана кругом и смотря на меч. – Они тверже звёзд. Здесь, в славянских землях, их, добытых из заветных мест, зовут кладенцами. Говорят, кузнецы, кующие такие, – волхвы, ведающие тайны жара и холода, потому на клинках звёздный узор. Ложь. Не волшба, премудрость Божия в основе всего.