Андрей Борисович вспоминал: «…Тогда мама, которая после освобождения Крыма работала в Наробразе и за свой труд, как это ни странно, в течение месяца от работы приносила 12 дюжин деревянных пуговиц, точёных на токарном станке. И каждый день, кроме того, она ежедневно приносила, ну… маленькую ложечку мёда». («Памятник сыну». )

В 1972 году А. Цветаева в своей «Истории одного путешествия» (Крым-Москва) писала: «…Тут я жила с 8-летним Андрюшей, когда в зале мы замерзали… Я спала там в углу, а сын – на диванчике…

Тут он переболел корью, и с нами чужие дети… брошенные после боёв…».

В очерке «Ночи безумные» ещё одно воспоминание: «Феодосия. Конец гражданской войны.

– Вот вам ордер, – сказал мне вежливый юноша в очках и кожаной куртке, – найдёте свободную комнату – предъявите.

…Но комнат нигде не было, или хозяева их скрывали, не желая связываться с неизвестными жильцами по ордеру.

– …Я служу в библиотеке Наробраза, у меня сын в детском саду, вам от нас не будет неприятностей…

…Как волшебно, как уютно было бы тут Андрюше – после дорог с потерянными, брошенными кем-то патронами и динамитом, после случайных жилищ!

…В тайной и сильной радости предчувствия, что я буду жить здесь, и мой мальчик, столько видевший уже недетского, увидит кусочек «дома», мира и детства… я пошла обходить стены комнаты, любуясь давно невиданным стилем провинциальной… старины».

Это был дом, где жила певица Сербинова, с которой А. Цветаева виделась в 1911 году в Крыму, вместе с Волошиным.

«…И вот я лечу вниз по горе, в детский сад, за моим Андрюшей, рассказать ему о чудном доме, где будет жить после всех испытаний…».

Из сохранившегося письма М. Цветаевой сестре от 17 декабря 1920 г.: «Ася, приезжай в Москву. Ты плохо живёшь, у вас ещё долго не наладится, у нас налаживается, – много хлеба, частые выдачи детям – и – раз ты всё равно служишь – я смогу тебе (великолепные связи!) – устроить чудесное место, с большим пайком и дровами… Прости за быт, хочу сразу покончить с этим.

…Ася! – Жду тебя. – Я годы одна (людная пустошь). Мы должны быть вместе, здесь ты не пропадёшь.

– Так легко умереть! – Но – странно! – о тебе я все эти годы совсем не беспокоилась – высшее доверие! – как о себе. – Я знала, что ты жива». (М. Цветаева, Собрание сочинений в семи томах, т. 6, Письма. – М., «Эллис лак», 1995.)

Борис Бессарабов – красноармеец, с которым М. Цветаева познакомилась в начале 1921 года, воспользовался партийными связями, чтобы помочь Асе возвратиться к Цветаевой в Москву в мае 1921 года. По воспоминаниям В. Звягинцевой, «Марина ужасно волновалась за Асю, оставшуюся с белыми. Она говорила о ней каждый день: „Ася, как Ася, что сейчас с Асей?“. Потом Ася приехала – абсолютно беззубая, с обнаженными цингой дёснами. Несколькими днями позже Цветаева пришла одна, попросила меня выйти и сказала: „Я не могу жить с Асей, она меня раздражает“. Я просто вытаращилась на неё в недоумении. Это было типично для Марины».

«Ася тоже чувствовала отчуждение между ними. Тем не менее обе сохраняли иллюзию гармонии, как делали это на протяжении всей жизни. Марина потому, что Ася была её сестрой, с которой она делилась воспоминаниями, а Ася потому, что всегда уважала Марину». (Лили Фейлер «Марина Цветаева», Ростов-на-Дону, «Феникс», 1998.).

Не будем полемизировать с утверждением американской исследовательницы об «иллюзии гармонии» в отношениях сестер… Хотя, конечно, ровными эти отношения не назовёшь. И та, и другая были слишком неординарны…

Но пока – встреча Марины и Аси ещё впереди. И в Крыму времён гражданской войны сбываются слова старшей сестры о полном городе друзей и готовности Аси помочь всем.