Княгиня сидела в белой сорочке за столом, и ни один синяк и ушиб больше не портили её красоты. Волк вошёл и привычно запер окно. Родовой дуб сменил летнюю зелень на тёмно-коричневые одеяния, тихо перешёптывался с ветром, звонко роняя тяжёлые жёлуди вместе с вялой листвой.

Брониимира оглянулась:

– Зачем ты всё время это делаешь?

– Государыня, неужто ты хочешь, чтоб все узнали, какой к тебе ночами приходит гость?

– Смеешь упрекать меня? – княгиня поднялась из-за стола.

Волк подошёл к ней так близко, что говорил почти беззвучно, и всё равно она угадывала каждое слово в его шёпоте:

– Я забочусь, чтоб никто больше не мог укорить тебя.

Он поднял Брониимиру на руки, притягивая к себе. Она тихонько коснулась губами кончика его длинного носа.

– Не бойся, – прошептал он, – я не причиню тебе зла.

Волк усадил её на перину, нежно погладил по голове. Её мягкие волосы маняще пахнут крапивной водой и мятой. Захотелось раствориться в этом тонком запахе, в её хрупкости. Волк осторожно обхватил ладонями её лицо и поцеловал в губы. Он целовал её уже десятки раз, и всё ещё робел, как впервые.

Брониимира робко обняла его за шею. Дыхание замерло. Руки вмиг похолодели и иглами побежали по телу мурашки. Голова опьянела сильнее, чем от мёда. Волк крепче прижал её к себе. Не в силах остановиться, он нащупал шнур её сорочки и потянул завязки.

Брониимира схватила его за руку: горячие тонкие пальцы, точно стальные тиски, сжали его запястье. Волк остановился, поглядел на неё: огромные глаза доверчиво распахнуты, любопытство и сомнение смешались и всё больше вытесняли страх.

– Я не причиню тебе зла, – прошептал он и поцеловал её в ладони.

Она не положена ему по роду, но она его женщина, и он будет это доказывать снова и снова, своей дерзостью, своей преданностью, своей страстью.

Волк жадно прижал её к себе и уложил на перину, быстро расшнуровывая завязки сорочки. Он целовал её губы, тонкую шею и нежные плечи. Ничто не пьянило его сильнее её горячей кожи, её нежного тела, испуганно вздрагивающего от каждого его касания, и мягких рук, скользящих по его спине.

Нет, она больше не противилась ему, она и сама хотела этого. Волк боялся не меньше, чем она. Боялся сделать больно или оскорбить неосторожным движением, но быстро забылся в горячих робких объятиях, полных нежности, строптивости и выученной покорности.

– Так вот как оно бывает, когда по любви, – прошептала Брониимира.

Волк обнял её и погладил по плечу.

– По любви всё слаще.

– Знаешь, – она смущённо натянула одеяло до самых глаз. – Меня никто так не целовал.

– Так?

– Ну… как ты.

Волк поднялся на локте:

– Это как?

Брониимира только сильнее налилась румянцем, так, что даже лоб её стал пунцовым:

– Так нежно и горячо, как в сказках, –она замялась и прошептала, – в губы.

– Погоди, – перебил Волк, – ты хочешь сказать, что никто и никогда тебя не целовал?

– Угу, – кивнула она. – Брониимир только раз на свадьбе быстро поцеловал меня в губы и лоб, не более, чем требует обычай.

– А потом что же?

– Он говорил, что я обязана подчиняться ему. Перед ним буду на коленях я и вся Грата, а после и Награй преклонится перед ним. Я должна была родить ему наследника, а лучше двух.

– И он никогда не хотел тебя приласкать? – удивился Волк.

Брониимира натянула покрывало по глаза и сжалась, точно от боли:

– Кулак и пощёчина – вот его ласки.

Волк стиснул зубы. Он пожалел, что Брониимир уже мёртв и умер слишком быстро. Он бы с радостью убил его снова. Волк осторожно обнял её:

– Больше никто не причинит тебе боль. Я отрублю руку тому, кто посмеет на тебя замахнуться!

– Верю, – произнесла Брониимира. – С тобой мне спокойно. Впервые за долгие десять лет.