В плавании юноша познакомился с ближайшим помощником Камуире-куру, богатырём Нибури-эку – здоровенным коренастым детиной с длинной кудлатой бородой, бражником и повесой. Поначалу этот развязный и, как показалось Канчиоманте, грубый человек ему не понравился, тем более что слишком часто, даже по утрам, он был навеселе и отпускал едкие шуточки по адресу кого-нибудь из гребцов. И зачем только дядя так возвысил этого пьянчугу, недоумевал Канчиоманте, с презрением наблюдая за разнузданной непосредственностью толстобрюхого Нибури-эку. Но постепенно, по прошествии немалого времени, Канчиоманте понял, что не только этими неблагопристойными качествами отличался ближайший сподвижник дяди. Обладал он некоторыми, и весьма весомыми, достоинствами: он был хотя резок, но справедлив; умел быстро и с завидной безошибочностью разрешать самые невероятные споры и стычки, возникающие между людьми; умел, когда это нужно, подзадорить и ободрить вверенных ему подчинённых; был хорошим охотником и отменным рыбаком; много знал о подводных течениях и опасных подводных скалах, которые способны потопить лодку; был находчивым и предприимчивым; всегда оказывался рядом, когда что-то происходило или кто-то нуждался в помощи. Как узнал юноша несколько позже, Нибури-эку умел врачевать раны, знал некоторые лечебные травы и нужные в неспокойной жизни морского странника заклинания и молитвы. Из всех богов Нибури-эку более всего чтил и уважал Морского Старика, которому всякий раз перед отплытием из какой-нибудь бухты, где они останавливались на отдых, приносил обильные жертвы.

Наблюдая добрую привязанность между своим дядей и его ближайшим помощником, Канчиоманте невольно сравнивал их с мифическими братьями— первопредками айну, полубогами-полулюдьми, Окикуруми и Самайункуром, которые в незапамятные времена совместно противостояли неисчислимым силам зла. Подобно тем легендарным героям, Камуире-куру и Нибури-эку во всём были заодно, как будто их объединяла одна воля: иногда казалось, что они обладают общей душой, владеющей сразу двумя телами, – настолько похожими были их суждения и помыслы: словно перед тобой не два разных человека, а один. Они всегда действовали сообща, в спорах держали одну сторону, помогали друг другу во всех делах. Канчиоманте даже подметил очень интересную особенность: если одному из них нездоровилось, то и второй, казалось бы совершенно здоровый, становился понурым и не находил себе места.

…Лето уже было в самом разгаре, когда они миновали огромный, обдуваемый ветрами, безлесный остров Пара мосири, увенчанный грядой величавых горных вершин. Следующий остров – Сюмусю, был последним в цепи островов Айнумосири; дальше за проливом находилась таинственная земля Цупка. На Сюмусю, где у одного из гребцов – Кохки – жили родственники, они сделали длительную остановку. Погостив там несколько дней, они двинулись через пролив, и к середине дня их челны пристали к берегам Цупки, напротив небольшого селения, вокруг которого подымались округлые, покрытые густым лесом сопки.

Здесь они высадились и после обычного ритуала приветствия, предложили хозяевам котана привезённые товары. Камуире-куру лично распаковывал перед взволнованными, сбежавшими на косу людьми тюки и выкладывал на расстеленные циновки диковинные заморские вещи сисам. Его обступила галдящая толпа перекликающихся между собой, словно чайки, женщин, кидающих вожделенные взоры на свёртки мягких, как пух, сисамских тканей и лакированную, изукрашенную говорящими знаками утварь. Женщины и протискивающиеся между их ногами дети со всех сторон напирали на Камуире-куру и его людей, которые в ответ благодушно улыбались и извлекали из плетёных мешков всё новые и новые вещи, вызывавшие очередную волну восторга. Канчиоманте стоял позади и выглядывал через плечо дяди с не меньшим интересом, чем остальные; глазел на все эти красивые вещи, которые Камуире-куру без смущения расталкивал в протянутые руки, чтобы женщины смогли рассмотреть их поближе. Он не раз уже говорил своему племяннику, что человек, если он уже подержал или хотя бы притронулся к понравившейся вещи, не может уже потом вернуть её обратно – обязательно предложит за неё что-то взамен. Причудливые, переливающиеся на солнце ткани и халаты, скроенные из неё, вместе с горшками и плошками уже пошли по рукам в плотной толчее галдящих обитателей котана. Теперь уже к своим жёнам присоединились и мужчины. Через плечо Камуире-куру попросил Канчиоманте достать из тюка ещё пару лакированных деревянных чашек. Юноша склонился над мешком, извлёк из него сначала одну, а потом и вторую чашку; невольно задержал на них взгляд, рассматривая странные, похожие на каких-то букашек, знаки, оставленные на посуде мастерами-сисам. Сведущий человек, как знал Канчиоманте, мог без особого труда прочитать заключённый в них смысл. Юноша закусил губу: ему чтение чужеземных знаков было недоступно. Дядя повернулся к нему, нетерпеливо выдернул из его рук чашки, и они тут же исчезли в толпе.