Как и прежде, Камуире-куру пробыл у них недолго: торопился к жене и детям на Урупп. Лодки его отплыли в один из немногих погожих дней, но перед отплытием торговец о чём-то долго разговаривал с отцом Канчиоманте.

Спустя несколько дней отец позвал сына на рыбалку, на ту самую затенённую древним лесом речушку, в которую маленьким водопадом вливался ручей. И там, под замшелым пологом леса, он сказал Канчиоманте: «В конце лета руби бамбук, годный для выбелки стрел. Следующей весной поедешь с Камуире-куру в поход». Сердце юноши затрепетало, как лист на ветру, когда смысл сказанных отцом скупых слов дошёл до его сознания. Аж в глазах потемнело. Ноги пустились в пляс. Он закричал, засмеялся громко-громко. А отец, отступив на шаг, задумчиво покачивал головой, глядя на одержимого ликованием Канчиоманте.

Вечером, на исходе хмурого дня, Канчиоманте, покинув отдыхающих у жаркого очага соплеменников, спустился на влажный берег. Живот, набитый нежным куропачьим мясом, был тяжёл и мешал полностью разогнуться. Пройдясь немного вдоль накатывающих на берег волн, он остановился и присел на погрузившийся в ил крупный камень, приглаженный морскими льдами. Вытащив из-за пояса нож с костяной рукоятью, он провёл пальцем по матово отливающему цветом океанской волны лезвию. Да, должно быть, с него всё и началось. Первый подарок дяди Камуире-куру. Видно, знали уже боги, что Канчиоманте уготована такая судьба. Подаренный нож был знаком. Только непонятно каким: добрым или худым. Может быть, это было предостережение, чтобы родители задумались о будущем своего ребёнка. Может, потому и надоумили боги Камуире-куру подарить нож своему племяннику, чтобы предостеречь его от неверного выбора, зная наперёд, что может случиться, хотели уберечь Канчиоманте. А может, напротив, дар был знаком того, что ему суждено судьбою сгинуть в этой холодной обездоленной земле.

А что, если б ножа не было? Стал бы Канчиоманте тем, кем был сейчас: воином, человеком Камуире-куру? Захотелось бы ему тогда пускаться в столь опасное путешествие? Возможно, жил бы себе спокойно на родном острове в котане отца и матери и не знал бы бед; женился, растил бы детей, ловил рыбу, бил морского зверя.

А нож ли причина всему? Может быть, всё пошло ещё с первой встречи отца с Камуире-куру, может, уже тогда боги знали, что будет? Где же начало, где причина того, что сейчас он сидит на камне на этом злосчастном берегу? Непонятно было ещё и то, зачем боги обрекли его на такие испытания и конец вдали от родной земли. Должен же быть во всём этом хоть какой-то смысл.

Ему стало отчаянно жалко себя. Он склонил голову и потряс волосами, пытаясь стряхнуть с себя это недостойное чувство. «Зачем я здесь? Почему должен погибнуть? Почто боги уготовили мне столь презренную гибель – смерть от болезни и голода? Почему, если так было нужно, не могли даровать мне смерть на острие вражьего копья в пылу жаркой схватки? Не обидно было бы умереть».

Океан успокаивался. Шум разбивающихся о дальний мыс волн стал глуше. Ошмётки водорослей, выброшенных на берег за день, уже утратили свой насыщенный зелёный цвет и начали покрываться бурым налётом. Тяжёлые тучи, ещё совсем недавно ползущие над самой землёй, теперь поднялись выше и посветлели. Значит, завтра будет сухо. Ветер также усмирил своё неистовство, и теперь лишь слабое ненавязчивое дуновение его путалось в длинных волосах приунывшего Канчиоманте. Он глядел на рассыпанные по ещё непросохшему пляжу мелкие цветные ракушки и вспоминал тот день, когда он, охваченный радостным возбуждением и ожиданием чего-то необыкновенного, что ждёт его впереди, покинул вместе с дядей родной котан.