– Затем дозадо с партнером соседней пары. Та-а-ак, обошли друг друга спиной шагом па-де-буре.

То есть левая нога приставляется к правой и делается переступание, переминание с ноги на ногу – легче показать, чем описать этот шаг или лучше раз увидеть, чем сто услышать. В цикле рисунка одна пара в каре остается постоянной, вторая же постоянно меняется, идет смещение и продвижение на одну пару во встречном потоке. И в завершение все четыре участника каре выстраиваются в ряд, берутся за руки и танцуют волну, нахлынут вперед шагом па-де-буре, отхлынут, нахлынут, отхлынут. Цикл завершен. Рисунок меандра начинается с начала. Количество пар может быть любое, без конца и краю.

Движения, по сути, простейшие, но, как показал, опыт, требующие отличного чувства ориентации в пространстве, равнозначности деятельности правого и левого полушария мозга, которые включаются у каждого собственным биологическим ключом. Харианна растерялась, металась, сбивалась, но с третьего круга внутри, будто щелкнул некий клапан, медленно завертелись шестеренки, задвигались рычаги, произошло некое развитие, давшее внутренний толчок, и она стала повторять фигуру, прежде, чем успевала подумать, куда поставить ногу, кому какую подавать руку. И думала она, осознавала это уже задним числом, по исполнению фигуры. Сие казалось каким-то невероятным чудом, пробуждением, воскресением тела из некой первоначальной или первородной косности. В танце душа летела за телом, а не как в науке, когда душа и тело летят вслед за мыслью. Мыслью танца, пожалуй, была музыка, а музыка – это математика звука. Ах, не зря пассажи Бевериджа встречаются в танце «Вечный счастливчик» – «Ever Happy». Харианна, как и все танцующие сейчас, вкусила и познала это вечное счастье! А вечное не кончается никогда.

Сейчас салоны – будто привиденья

Иных привычек, золотых эпох…

Время летело птицей, не оставляющей следа в поднебесье. А в жизни людей оно оставляет след их деяний. Харианна уже училась на втором курсе факультета логософии, овладела основными танцами глобального бального набора и уж почти год ездила с «Маской радости» на балы во дворцах, замках, особняках, на виллах, отелях, по курортам, закрытым клубам, богадельням, на площадях, ярмарках, экспозициях не только по регионам, но и по разным странам. Во дворцах и замках всегда были библиотеки, и эти бальные туры параллельно расширяли географию Харианской библиотечный карты.

Cовершенно ошеломила величием и великолепием неапольская библиотека Джероламини, сама будто редкостная книга в камне, которую можно читать до бесконечности, листая ее мегазалы и уютные уголки, листать как самую драгоценную рукопись в камне, и только потом приступать к древним свиткам. Библиотека Джероламини (Яроламин) была богаче Сорбонской библиотеки, от которой веяло будуаром. Привела в некоторое замешательство знаменитая швейцарская книготека в Санкт-Галлене: большой темный склеп (по-польски sklep – магазин, тут же щелкнуло в мозгу) с низким для такой площади помещения потолком, со шкафами мегабиблий и стеклянным саркофагом с мумией дочери египетского жреца 7 века до н. э. Над входом в нее стояла надпись на греческом ПСИХИС ЯТРИОН (ΨҮXHΣ IATPIOΝ), бишь, Лечебница души; неужели для душевнобольных? Порадовали в ее подземелье обложки из резной слоновой кости и рукопись Нибелунгов 1210 лета, о-о-очень похожая на древнерусские летописи. Но и та под стеклом: никакого контакта с плотью времен – даже эфирного.

Лучше библиотеки может быть лишь библиотека; Харианна подсела на библиотечную иглу: мысленно путешествовала по знаменитым святилищам книги: Клементинуме в Праге с ее загадочными глобусами; строгой библиотеке Кадрингтон, застегнутой на все пуговицы камзола; в Оксфорде, и заодно там же в Бодлианской, одухотворившей фильм о Гарри Поттере, непременно в столице, чьи библиотеки были жемчужинами в жемчужине, то есть в Вене; и снова в Италии: Амброзианской, Брандинезе, Казанатенсе, Святого Флориана, в Болонской университетской. Как было не мечтать о Белорусской национальной или португальской Жуанине, больше похожей на королевский дворец, чем на храм книги. И о библиотеках, описанных Хорхе Луисом Борхесом, в которых никогда не стихает эхо его стихов, образуя из них туннельные аудиоходы в космос. Мысль позволяла путешествовать и в минувшее; легко представлялась Александрийская библиотека, только исчезнувшая не в зареве пожара, а под водой, и хранящаяся там, и видимая, как мир в аквариуме. Сразу сложился термин: хронотелепортация. Эти архипелаги знания и венца знаний – красоты —существовали в любую эпоху, в каждом государстве и уважаемом себя городе. А у адептки факультета логософии всегда имелся в пороховнице замысел для изучения и концепция в разработке. Хотелось не галопом по Европе мчаться, а приехать в одно место, упасть там и не уезжать, пока все досконально не изучишь. Но для этого и семи жизней не хватит. А вот семь десятков, пожалуй, хватило бы. И она согласна прожить их из одной только любознательности. Во-первых, чтобы узнать историю не в том виде, в каком ее подносят, а в том, в каком она есть. Во-вторых, ради достижения мудрости: знать все, как одно, согласно определению Хераклита.