– Твою на лево! – гладко побритая челюсть Чеха, кладбищенского специалиста широкого профиля, отвисла, опорные стойки тачки ударили и протерлись об асфальт, – Фабэрже!

«Вот тебе и лавэ!» – улыбнулся Чех. С утра критически неоткуда было добыть на опохмел, а чутье уже подсказало, что тут, скорей всего, и больше выйдет, – «Может быть – гораздо больше!»

Он подошел ближе, присел. Глубоко посаженные глаза поочередно встретились с разноцветным горохом пластиковых глаз.

«Элитные! Кошерные, шо жизнь моя! Где ж вы раньше были?» Покосился по сторонам – вроде никого. Только оводом с раннего утра, кружит вертолет, да, судя по звуку, отъехал последний автобус. Рука потянулась за пакетом, заблаговременно, для таких случаев, сложенным в задний карман джинсов, но…

«Да твою ж налево! Опять эта боговерующая!»

На участке, на противоположной стороне, копалась хорошо знакомая ему старуха. Из тех,что, гляди, и поселится на кладбище – опять красит оградку, десятый, что ли, раз за год? Уловив запах эмалевой краски, Чех скривился – до сих пор мутило после вчерашний сабантуя.

«Где же ты на меня взялась, красавица?» – тонкие губы немолодого мужчины совсем превратились в нить. И угораздило же с ней тогда завязаться! Про что она там качала права?

«Пакет! Пакет ей порвали!» – вспомнил Чех. Не так ей вышел из троллейбуса, не так ее, типа, вперед пропустил. Так разорялась, хабалка, еле отделался!

Чех вернулся к тачке. Старуха, как будто не обратила на него внимания. Он оценил масштабы уже проделанной ею работы. Судя по всему, в ближайшее время дома ее никто не ждал.

– Так и каюкнешься здесь! – проворчал он, ненавидя тянущийся соплей понедельник, ненавидя шумящие в черепе ватные мозги, ненавидя боговерующую, а заодно и вертолет, что как нарочно зудел все ближе и настырней.

Услышав за спиной голос, старуха отреагировала. Распрямилась, прохрустела позвонками. Сообразила, что кроме них вокруг никого, и сказанное относиться к ней. Щурясь, отсканировала подозрительного молодого человека с ног до головы. Потом с головы до ног. Снова с ног до головы.

– А ты, значит, тут и обитаешь?– спросила старая женщина низким тембром, благодаря которому регентша кладбищенской церкви определила ее в пару к басу Николаю.

Она узнала нехристя. Отец Вячеслав, тутошний настоятель, объявил на минувшие субботу и воскресенье сбор благотворительности для интернатских – как много их теперь стало! – а этот вот, давеча, на конечной остановке, чуть не порвал набитый внучкиной одеждой пакет.

– Мамаша, я кладбище на ночь закрываю, Вы или уже закругляйтесь, или вид на жительство у нас оформляйте!

– Какой вид? Какое жительство?

– Да вот именно – какое Вам, мамаша, жительство? Вам бы уже пора и честь знать! Жить, как говориться, хорошо…

Лицо старой женщины изменилось. Так хорошо шла Иисусова молитовка, так благодатно было под последним летним солнышком, и на тебе! Принесла же нелегкая прощелыгу!

– Вот из-за таких, как ты, Господь посылает скорби для всей страны! Путина на вас нет!

Внезапно над головами раздался громкий треск. Темное пятно военного транспортника пронеслось над кладбищем, на несколько секунд приковав к себе взгляды старой женщины и немолодого мужчины. Однако, всего лишь на несколько секунд – люди привыкли к ежедневным встречам со всеми этими монстрами.

– С Верой Кирилловной бы про тебя потолковать, да жалко же…

– Да пошла ты! – фыркнул он, впрочем, на всякий случай, не выговорив ни одного слога достаточно четко.

Старуха намеревалась сказать что-то еще, но Чех вдруг развернулся, схватился за ручки тачки, не пойми зачем покосился на свежую могилу. И зря. Запоминать место никакой необходимости не было – могила на сегодня была всего одна. Зато старуха мгновенно считала его взгляд, из любопытства подошла ближе, и, теперь уже наверняка заметила его кукол.