Соколов вспомнил: «В тот день я так закрутился с теми беглыми зеками, что вообще забыл про Шнякина и его пакет», – и вслух: – Дальше.

– Дальше. Говорю же, в панике я был, поймал такси и сразу поехал домой.

– Шнякин, здесь в пакете всё по «Кочке»? – безразличным тоном спросил Соколов.

– Д-да, всё, – промямлил Шнякин и для убедительности закивал головой.

Соколов опять схватил его за шкирку и дважды, как нашкодившего кота, несильно ударил лбом о панель машины, приговаривая: – Это для памяти, для памяти полезно! Что же ты, Шняка, другу лапшу вешаешь на уши и больной мозг трахаешь? Так где же она – эта «Кочка»?

– Хватит, хватит, – взмолился Шнякин, – я понял, я дам, дам координаты, я их помню!

– Дай.

Пока Шнякин царапал цифры координат, Соколов соображал: «Значит по голове я, скорее всего, получил из-за этого месторождения, из-за этой «Кочки». Кто? Москвичи? Их три брата – Георгий, Александр и Николай!

Да, Шнякин прав – москвичи не белые, и не пушистые. Когда года четыре назад братья Бачурины вздумали отжать у них отлаженный золотой бизнес, в нашем городке появились два хмурых мужика из Москвы, а уже здесь к ним присоединился третий – из области. Смотрящий. Все трое навестили старшего Бачурина в его кабинете замруководителя районной управы и вежливо с ним поговорили. Младшего Бачурина – полного отморозка, по которому тюрьма давно плачет да всё не сподобится принять, – который со своими головорезами и наехал на москвичей, эта тройка отловила где-то в городе. С ним тоже поговорили. Но иначе. После этого разговора Бачурин младший недели две ходил в темных очках и еще дольше не вылазил из кабинета стоматолога.

После этого Бачурины затаились, прямых выпадов в сторону москвичей себе не позволяли, но и случая напакостить не упускали.

Так кто же? Москвичи? Садануть по голове сотрудника полиции? Сомнительно, но кто знает?»

– А что? Месторождение действительно хорошее? —спросил Соколов.

– Не то слово, лакомое! Золото россыпное, чистое, содержание в кубе породы ого-го! И вода недалеко!

– А чего ты ждал-то столько лет?

– Пришлось ждать. Только я …гм… приобрел… тогда… давно кое-что из фонда, как ко мне заявился Нефедов – геолог, который открыл, изучил и описал «Кочку», и потребовал отдать ему материалы. На ГОКе он их, видите ли, не нашел. Кое как я от него отбоярился, но уходя, он предупредил меня, что если ему станет известно, что кто-то ковыряет «Кочку», то он придет и своим геологическим молотком превратит мои причиндалы в яичницу, а голову перекроит в тетраэдр. Он мог! Пришлось ждать. А этой зимой Нефедов умер.

Соколов покосился на Шнякина: «Что-то подсказывает мне, что этот хорёк не всё мне сказал!». – Состроив зверское лицо, но при этом мягким, вкрадчивым, с подвохом, голосом спросил: – Так ты мне всё сказал? – и резко бросил руку на шнякинский загривок. Тот, упреждая процедуру восстановления памяти, закричал: – Не надо! Щас скажу, скажу!

– Ну так говори, – предложил Соколов, не отпуская загривка.

– По пути домой из такси я позвонил Бачурину младшему и сказал, что материалы по «Кочке» я только что передал вам.

– Зачем? – изумился Соколов.

– Чтобы… э…, чтобы столкнуть москвичей и Бачуриных лбами, чтобы «Кочка» не досталась москвичам и…и, если бы Бачурины …э… или всё же москвичи получили каким-то образом материалы по «Кочке», – Шнякин покосился на повязку на голове Соколова, – они… они по координатам месторождения разбирались бы с вами, а не со мной. – И добавил: – Тем более, что у Бачуриных есть зуб на вас.

– Какой еще зуб?

– Ну как же? Они считают, что это вы слили Ануарию информацию по махинациям Бачуриных с порубочными билетами, поджогами и списаниями лесных участков, которые вовсе нельзя было списывать, и которые потом они хищнически вырубали. Бачурины считают, что это вы подтянули корреспондента из области, чтобы он напару с Ануарием забабахал статью, из-за которой Бачурин-старший и слетел с должности, и чуть не угодил за решетку.