Легат смекнул, что опасности нет и, поманив свою пленницу, подъехал к Марцеллу. Группа секванов остановилась на изрядном расстоянии, а старик, опасливо озираясь, возбужденно заговорил, подкрепляя речь красноречивыми жестами.

– Это дедушка Дромм – верховный старейшина Саара, – взялась переводить Жонсьян. – Он говорит, что секваны – мирные люди и никому не желают зла. Сегодня днем гельветы тоже стояли у стен Саара. Говорит, было много воинов, женщин и детей. Но совет не пустил их в поселок, опасаясь мести римлян, хотя вождь гельветов, молодой Эгер, предлагал за постой золотые монеты с изображением орла.

– Молчи, глупый старик! Больше ни слова на людях! – резко оборвал его Лабиен. – Мы разобьем здесь лагерь, а ты пригласишь меня к себе в дом, где мы и продолжим беседу!

Жонсьян прилежно перевела старейшине слова легата. Седовласый заулыбался беззубым ртом и согласно кивнул, ткнув корявым пальцем в султан из перьев, ниспадавший со шлема Лабиена.

– Я принесу тебе такой же, если одна из моих когорт займет поселок, – фыркнул Тит. – Не бойся! Это в целях моей безопасности!

Женщина снова перевела, а старик, секунду подумав, дал положительный ответ. Наверное, ему очень хотелось получить в подарок красивый шлем. На этом короткие переговоры закончились.

Группа секванов пошла назад, а Лабиен, собрав центурионов, принялся отдавать распоряжения. Ворота Саара остались распахнутыми настежь, маня домашним теплом и покоем уставших за день римлян.

Когорта Сульпиция Друза – ветерана Испанской кампании, быстро и расчетливо заняла поселок секванов. Отсветы пламени факелов играли на волевом лице центуриона. Он был немногословен, лишь повелительными жестами расставлял караул, медленно двигаясь по периметру валов. Остальной легион остался за воротами, привычно разбив лагерь.

Над местечком повисли характерный гул, лязг снаряжения и стук топоров. Лабиен спешился на площадке перед домом старейшины и огляделся вокруг. Поселение, затерянное на горном хребте, оказалось довольно крупным, больше похожим на маленький городок. Добротные дома с крепкими стенами, вымазанными глиной и несоразмерно высокими крышами из грубой дранки, стояли близко друг к другу. Они глядели на узкие улочки подслеповатыми глазницами окон, затянутых бычьим пузырем, а из открытых, низких дверей выползал сизый дым. Кое-где виднелись крошечные грядки, на которых зеленела ботва. Внезапно в голове легата мелькнула мысль, что он столкнулся не с дикарями, а с цивилизованными в определенной степени людьми, и ему на миг стало нехорошо. Он передал поводья одному из своих ликторов и, неловко сжимая в руках холщовый мешок, оглянулся на Жонсьян.

– Пойдем, легат… Думаю, что нас уже ждут, – кивнула женщина и решительно постучала плетью о закопченный косяк дверного проема. На пороге, в клубах сизого дыма, словно привидение, возник давешний старик. Он расплылся в улыбке, показавшейся Титу лицемерной, и жестом пригласил их войти. Лабиен нырнул в облако, предварительно задержав дыхание и едва не споткнулся о сгорбленную старуху, сидевшую у открытого очага, над которым в бронзовом котле булькало какое-то варево. Дым резал глаза, першило в горле, а чумазое отродье Плутона в женском обличье спокойно мешало кипящую жидкость и улыбалось беззубым ртом. Легат заметил кольцо в ее носу и щеки, покрытые вертикальными шрамами, но не придал этому значения и шагнул за стариком в следующую дверь.

Они оказались в длинном коридоре, так же наполненном густым дымом. Здесь мерцали тусклые лучины, выхватывая из темноты ровные ряды колбас, подвешенных под потолком.