Я снова кашляла, давясь и кусая воздух, пытаясь расправить скомканные, опаленные воплями легкие. Солома колола ладони, царапалась сквозь платье. Воздух не пролезал в глотку, застревал шершавым осколком. У-уй, как худо-то… Уй, мама…

Уффф…

Я стояла на карачках на полу, в разбросанной соломе. На столе мерцал светильничек, каким-то чудом я, в смысле горгулья, его не скинула. Комната была пуста. Сердце колотилось аж за ушами. Кровь? Руки, платье? Нет, чисто.

Слава небу.

Упасть и отдышаться.

Нельзя! Вставай, беги, ты свободна! Ската освободила тебя!

Вот, Амаргин, пригодилась твоя наука… Все, потом будешь думать. Беги!

Дверь заперта. Куда – в окно? Да хоть бы и в окно… Вон веревка лежит, которой тебя связывали, пропасть, не порванная даже. Узлов-то навязали, шпионы заразные, словно быка бешеного удержать хотели.

Чертовы узлы!

Я затравленно огляделась – что-нибудь острое, перерезать, пропасть, ногти все уже обломала…

За дверью вдруг затопали, загомонили разом. Ой, холера, сейчас ворвутся толпой… К окну! Так спрыгну – второй этаж.

Обрывая остатки ногтей, я зашарила в поисках щеколды. Понавесили тут ставен, заперлись, как от волков… Черт! Черт!

Загремел ключ в замке. Я схватила светильник, готовая запустить в голову первого, кто войдет.

– Леста! Леста, не надо! Это я.

Человек выронил палку и вскинул ладони, показывая, что безоружен. Я никак не могла проморгаться. Бледный, помятый, худой, патлы эти сальные…

– Пе… пе… пел?

Он быстро подошел, протягивая руки.

– Это я, госпожа, это я. Ты цела? Пойдем скорее.

Я вдруг почувствовала, что меня трясет. Я ничего не понимала.

– Пойдем, пойдем быстрее. Я спрячу вас. Все будет хорошо. Ты слышишь меня?

Он аккуратно вынул из моей ладони светильник, обнял за плечи, потянул за собой. Я пошла как овца на веревочке. Вдруг очнулась:

– Хелд! Где Хелд?

– Я здесь, барышня.

Паромщик, оказывается, не терял времени даром. Он связал растянувшегося в коридоре Коста его же собственным поясом и втащил шпиона в комнату. Шпион лежал тихо, закрыв глаза.

– Это господин Пепел его дубинкой звезданул, – объяснил паромщик. – Хорош он дубинкой махать, господин Пепел. Дай-ка мне, барышня, что-нить в пасть ему запихать.

– Соломы ему туда напихай! – посоветовала я.

– И то дело. Ага, ну пущай тут лежит, своих дожидается.

– Поторопись, Хелд. – Пепел поглядывал в конец коридора, туда, где начиналась галерея над обеденным залом.

Потом нагнулся и подобрал оброненный меч. Оглядел его, поморщился, швырнул в комнату. Снова вооружился своей палкой – в два раза толще той, прежней.

– Погоди малек, кое-что возьму, и пойдем, куда скажешь. Нам теперь с барышней все равно куда, лишь бы подальше…

Паромщик отвалил матрас и вытащил узел из моей клетчатой шали.

Дверь заперли, ключ Хелд сунул за пазуху. Кроме узла у него в руках обнаружился еще один сверток. Успел-таки еды прикупить.

Я вспомнила:

– Меня черной лестницей волокли. Кажется, это в ту сторону.

– Туда, барышня, туда, – сказал Хелд. – Из «Трех голубок» я вас выведу, а там уж господин Пепел обещался. У него захоронка гдей-то в городе есть. Так ведь, господин Пепел?

Сумерки

Вода открылась меж дюн, блеснула отраженной закатной зеленью, еще более яркой, чем на небе. Впереди, в полумиле от берега, темным курганом поднимался остров. Я разглядела бледно-лиловые в сумерках скалы и череду сосновых стволов, похожих на турмалиновые друзы. Лимонной долькой висела над островом половинка луны.

Амаргин же сказал – в полнолуние.

Но сейчас не полнолуние. Луна растет. До полнолуния еще…

Амаргин сказал – иди к морю. Амаргин сказал – на берегу тебя ждут.