Я зажмурилась от света.

– Угу, – задумчиво пробормотал Кост. – Все как по писаному – рыжеватенькая, бледненькая, глазки… ну-ка, какие у тебя глазки?

Жестко зацепил волосы, заставил смотреть вверх. Лицо его плавало выше пятна света, я никак не могла разглядеть. Светильник Кост держал в опущенной руке.

– Хрен разберет, какие у тебя глазки… Чего ревешь, дура? У псоглавцев на дыбе наревешься. Сейчас-то чего реветь? А? А-а! Колдовать не могешь! – Кост расплылся в улыбке, пламечко светильника заиграло на желтых крепких зубах. – Вот как оно, дорогуша, не могешь ты колдовать, мы уж постарались. Не докличешься теперь до нечистого своего. Не дозовешься. Обидно, правда?

Зараза! Почему это не могу колдовать? А вот я сейчас как…

Дернулась, замычала. Во рту совершенно пересохло от тряпок. Снова скрипнула дверь, потянуло сквозняком.

– Во, – сказал вошедший. – Поди-ка к столу, девочка. Взгляни, знаешь ли ты эту женщину?

Простучали легкие шажки, надо мной склонилось знакомое конопатое личико.

– Ой! Госпожа хорошая…

Девочка запечатала рот ладошкой, стрельнула глазами вправо, влево… С обеих сторон над ней склонились мужские громоздкие тени.

– Признала?

– Это та, что золото колдовское разбрасывала? Которое золото потом в листву сухую обратилось? Отвечай, не юли.

– Ой, господа… Ой, господа! И впрямь похожа, да только не уверена я. Можа, и не она это вовсе, а другая какая, у нас постояльцев много, всех не упомнишь…

– Хозяйка сказывала, ты прислуживала ей. Когда она с мальчишкой-воренком тут останавливалась. Отвечай, вертихвостка, или мы тебя с собой заберем, у братьев ты быстро разговоришься, у братьев все такие разговорчивые делаются!

Девочка заморгала. Втянула голову в плечи так, что соломенные косицы растопырились смешными рожками.

– Ой, она это, она, господа хорошие. Право, она самая, припомнила я.

– Ну так, – выпрямился Кост. – Я ж и не сомневался. Чего стоишь, егоза, иди. Постояльцы тебя ждут. Беги, беги, не отсвечивай. Что, Урод, – он повернулся к напарнику, – паромщика видел?

Девочка мазнула меня жалобным взглядом и сгинула.

– Не, в зале его нет. Видать, ушел куда.

– Куда паромщик ушел? – спросил меня Кост.

Я злобно смотрела на него и молчала. Еще бы не молчать – с тряпкой-то во рту.

– А ты кивни или головой помотай, – дружелюбно предложил Кост. – Так ты что, паромщику дело какое поручила?

Я помотала головой.

– А передала ему что? Не золото ли?

«Нет».

– Выдерни у ей кляп, – предложил Урод, молодой мосластый парень, вопреки прозвищу, довольно симпатичный. – Много вы так наговорите…

– Ага, держи карман. Чтоб она заклинание какое сказала или заголосила как резаная? Эй! А чего это ты, Урод, стоишь тут? Чего выстаиваешь? Ну-ка, ноги в руки – и за псоглавцами. Давай, давай, шевелись!

– Дьявол! Почему все время я должен бегать? Ну почему все время я?

– Не поминай нечистого, щенок. Твое дело – бегать, мое дело – думать. Я сказал: ноги в руки!

Загрохотали шаги, хлопнула дверь. Урод исчез.

– Ну что, голубушка, – улыбнулся Кост. – Сейчас с тобой как следует поговорят. А мне за тебя – тройное жалованье. Чего ерзаешь? Лежать неудобно?

– Мммм!

Руки ныли страшно. Я пыталась перевалиться на бок.

– Эй, ты чего, сверзиться надумала? Не выйдет. Вот я тебя ща посажу да к стеночке прислоню, вот так, чтоб не ерзала… Вот так… Я тебе попинаюсь! Сиди спокойно, стерва!

Тычок под ребра. Больно! Я поперхнулась и зашлась кашлем. Кашлять с кляпом во рту – это скажу вам… Самое досадное, что кляп не вылетел и Кост его не вытащил, хоть я давилась и захлебывалась изо всех сил.

Пока я корчилась на столе, он отошел к двери и выглянул в коридор. Потом захлопнул дверь и накинул щеколду.