– Эх, Вася, тебе не понять. Я видел не тронутую человеком природу. И она так прекрасна. – С грустью ответил мальчик. – Давай уже грузиться, да летим.

Ему нестерпимо захотелось домой, увидеть родных и друзей и поделиться с ними увиденным и пережитым….

Маленький бесшумный везделет нехотя оторвался от земли и, пробиваясь сквозь густую крону, выскочил в синеву и поплыл. Солнце, весело купало его в своих лучах, заставляя гореть серебром.

«Прощай тайга… Нет, пожалуй, до свидания… Еще увидимся… До встречи», прильнув к иллюминатору, шептал Семен, поедая глазами волнующееся внизу бескрайнее темно-зеленое море.

Неприятный треск и не менее противный шорох рвутся из трубки и, не то слово, как раздражают, а вот и гудок, басовито требующий, протяжный, радующий. Радующий тем, что связь, слава богу, работает и, возможно сейчас я услышу сестру. Около трех месяцев я ждала этого момента, ждала в страхе и отчаянии. Рисуемые моим воображением картины, произошедшие с сестрой, жуткими подробностями преследовали меня все, то ожидание и заставляли набирать ее номер по нескольку раз на день. Причиной моей тревоги стали телевизионные новости, что освещали события в Луганске, но более того волновало отсутствие связи. Сжавшись где-то глубоко во мне саднящим сгустком, беспокойство копилось и росло, не давая покоя. Оно тревожит и сейчас, когда гудок, казалось бы, гудит и вот, вот произойдет соединение. Но, что за тем «вот, вот», я не знаю. Может быть, успокоение, а может быть горе и боль, от того беспокоюсь, волнуюсь и даже страшусь.

Наконец, гудок обрывается и опять шорох. Шорох взятой трубки. Радость накатывает волной, теснит тревогу, и я, опережая все и вся, кричу:

– Алло, Оля. Ты слышишь меня?

Сквозь продолжающийся шорох раздается, глухой, будто из подвала, голос.

– Да…. – произносит он, без каких либо эмоций. Ничего не выражающая интонация ошарашивает и пугает. Сердце сжимается, но тут же, слышу обычный, но плохо слышимый, такой родной, певучий говорок сестры, ее живую с местным акцентом речь.

– Ох, ты ж боже ж мой, Мариночка, вот радость то…. – Видимо, узнав меня, быстро говорит она.

– Оля, как ты там? Что у вас происходит? Я давно тебе звоню и не могу дозвониться. – Тороплюсь и я.

Услуги связи хотя и приятны возможностью поговорить с далекой родней, но бьют, знаете ли, и крепко по карману. И она от того спешит, я знаю, экономит мои деньги.

– Да я ж в подвале сижу, Марина, а там антенна не ловит. У нас война. Стреляют, земля ходуном так и ходит, так и ходит. Выбегаю днем, вот как щас, живность покормить, огород полить или хлеб или шо прикупить, да еду сварить и назад у подвал. Здесь живу. Кровать себе обустроила – топчанчик небольшой. Я детей с внуками отправила до отца. Нехай, он побеспокоится, а сама осталась. Теперь на мне два дома: мой и Надин, хозяйство, огород, живность, собака Надина. Собаку, когда она уезжала, в машину не взяли. Автобусов нет. На легковой машине приходится ехать. На частнике. Деньги большие просят, очень большие. Машину, как селедкой банку набивают. Вещи в достатке взять нет возможности. До границы российской довозят, а там уже транспорт идет, но тоже надо деньги, да и жить – сколько надо. Молодежь в основном вся поуезжала, остались старики да те, у кого денег нет уехать.

– А на Украину, почему не поехали? Там должно быть легче и помочь должны? – Волнуясь, громко, почти в крик задаю я первое, что возникло в голове.

– В Украину не проехать. Посты кругом и военные с автоматами.

– Как это не проехать? – Удивляюсь я.