После битвы генерал Китченер – его называли «сирдаром», термином, обозначающим высшее командное звание в контролируемой британцами египетской армии, – не проявил к повстанцам ни толики великодушия, и этого Черчилль не мог ему простить. Генерал приказал провести серию показательных казней. По его приказу была разрушена гробница Махди – что Черчилль счел святотатством. Позже он написал своему кузену, герцогу Мальборо, известному как Санни:
«Я стараюсь быть справедливым и не позволять чувствам влиять на мое суждение – но, дорогой мой Санни, полнейшее равнодушие сирдара к страданиям собственных раненых, его жестокие приказы и обращение с ранеными дервишами, бессовестные казни после победы и бессердечность в целом, проявленная им неоднократно, вызвали у меня отвращение. Я видел больше войны, чем большинство юношей моего возраста, возможно, больше, чем все. Я не брезглив, но я наблюдал в Омдурмане акты величайшего варварства, и теперь я пресыщен видом человеческой крови.
Я всегда буду рад, что был одним из тех, кто победил этих храбрецов оружием, немногим лучшим, чем их собственное, притом что их численности мы могли противопоставить только свою дисциплину. А вся остальная армия просто кормила смерть машинерией.
Интересно, верите ли вы в ценность моего мнения, когда я говорю вам, что [Китченер] ненавидит меня и не раз высказывался по этому поводу максимально открыто – что он всеми силами отказывался принять меня в свою египетскую армию; как он был в ярости из-за того, что сэр Эвелин Вуд послал меня туда, несмотря на его возражения; что мои замечания по поводу состояния наших раненых офицеров и солдат и обращения с ними были ему переданы, а в ответ я получил каждую мелкую неприятность, какую только способен придумать изобретательный разум».
Наши друзья c севера. Джон Роберт Клайнс, 1900 год
В 1899 году Черчилль был всего в нескольких месяцах от события, которое подарит ему ликование публики: участия в англо-бурской войне. Раньше он предпринял первую попытку получить место в парламенте – в Олдеме, графство Ланкашир. Она оказалась неудачной. Однако теперь, по следам военных южноафриканских подвигов, Черчилль вдруг стал буквально иконой, его образ использовался на политических плакатах. В следующем году он вновь сделал попытку начать парламентскую карьеру. На этот раз все прошло гораздо лучше. В недавно сформированной Лейбористской партии были люди, которые внимательно наблюдали за восхождением Черчилля. Одного из них – Джона Клайнса – сегодня помнят разве что историки этой партии. А между тем это была замечательная, поистине потрясающая личность с не меньшими, чем у Черчилля, способностями к самообразованию. Его путь от грохочущего заводского цеха до поста министра внутренних дел был, возможно, еще более удивительным, чем у человека, за чьими успехами он внимательно следил.
Скрежещущий грохот крушения африканского бронепоезда в 1899 году – рельсы повредили бурские диверсанты – застал Черчилля на пике бурного увлечения как военной службой, так и журналистикой. Под огнем буров они с соратниками бросились помогать раненым и попытались поставить на рельсы локомотив. «Два нежных поцелуя всосали воздух», – написал он в книге «Мои ранние годы» о пулях, просвистевших тогда рядом с его головой. Уж не считал ли этот человек себя неуязвимым для ружейных выстрелов?