– Ну, попытка – не пытка, но лучше делать это не в спальне, – Валь попыталась прозвучать не назидательно, а так, непритязательно. Окинув глазами вересковый холм, который отсюда было видно, как на ладони, она задержалась на огнях Брендама. До него было полчаса в седле или в экипаже, а отсюда казалось, что он буквально в двух шагах.

– А что лучше делать в спальне? – поинтересовался Глен. Шорох его босых ног приблизился, и Валь обернулась к нему. Затем положила руки ему на плечи и перешла к вороту, который принялась расстёгивать.

– Я решила, что давно не укладывала и тебя спать тоже.

– О, как это чутко с твоей стороны, – ухмыльнулся барон. Он явно не был принципиален до такой степени, чтобы отвергать нежности, и поэтому прикрыл свои латунные глаза. А Валь принялась привычно помогать ему раздеться: сняла сперва камзол, затем распахнула рубашку. И, делая вид, что не замечает его томный взор, щебетала ему о том, как прошёл её день.

– …оказывается, союз Хернсьюгов и Винсов переживает не лучшие времена, – выразительно вещала она, пока возилась с его ремнём. – Они не говорят об этом открыто, но на гранит не хватает спроса. Их младший сын, тоже твой друг, кажется, – сэр Зонен? – он хочет пристроить целую партию по оптовой цене. Я вот думаю, не поддержать ли нам Хернсьюгов, ведь с гранитом как раз можно что-то придумать?

Глен перестал ловить её взгляд и уставился прямо перед собой.

– Гранит, дай-ка подумать… Может, у них и габбро есть? Мы же могли бы заготовить из них надгробия и предложить другим семьям обновить деревянные таблички!

Валь правдоподобно округлила глаза и удивилась:

– Но Глен… ты думаешь, это сработает?

– А что бы и нет? – барон упёр руки в бока. – Сколько тебе обещали за лодки, удочки, сети и всё это барахло?

– Три сотни иров, если продать сейчас. Потом, говорят, цены могут вырасти, но… – и она внимательно посмотрела на мужа, а тот ожидаемо озвучил единственно верное решение:

– Но потом такого шанса может и не подвернуться! Вложимся сейчас, зато выиграем в перспективе, и товарищам протянем руку помощи.

Он так воодушевился этим замыслом, что, поцеловав его напоследок, Валь беспрепятственно покинула его покои. Она поднялась на второй этаж, в свою спальню.

«С семьёй может быть трудно, но нет ничего дороже неё», – учили родители.

Блаженное ослабление корсета, запах затушенных свеч. Распрямление закрученных хитрым узором локонов. Синий свет ночного неба на полу. Исступлённый шёпот молитв на сон грядущий. Шелест летучих змей и листьев падуба за окном. Одиннадцатый час на циферблате. Всё по расписанию. И пока по плану.

Под звук гипнотической мелодии двухпятнистый полоз медленно изгибал шею то в одну, то в другую сторону. Он неотрывно глядел на играющего для него Сепхинора. Его желто-бурые кольца покоились на дне корзинки. Валь сидела рядом, одетая в палевое домашнее платье, и внимательно наблюдала.

Конечно, это не был настоящий танец кобры или мамбы. Полозы вообще всегда неохотно шли навстречу флейте заклинателя. Их интересовали еда и тёплый угол у отопительного котла, и ораторы змеиного дворянства часто сравнивали их со средней прослойкой населения острова. «Что нам ваши ритуалы?» – будто вопрошала самка полоза и слегка склоняла дугу своей шеи. Между собой Моррва звали её Щепкой. – «Вы бы лучше принесли цыплят или перепелиных яиц».

Но Сепхинор по-своему привязался к Щепке и уважительно относился к её решению не вылезать из корзинки вообще, если та вдруг пожелает. Конечно, он мечтал обрести свою ксакалу – собственную змею на всю жизнь, как Кобран у герцога Вальтера, Ловчий у Глена и Вдовичка у Вальпурги. Но сейчас и дружбы со Щепкой ему было предостаточно.