– Хотя для всякого благородного змея сейчас непростые времена. У Винсов, хоть я и надеялась на их каменоломню, всё равно едва-едва сводятся концы с концами. Может они даже не будут устраивать большой приём на Долгую Ночь…

«Давно ли у нас праздник Долгой Ночи превышал масштаб семейного чаепития», – тоскливо подумала Валь. Здесь какая-либо ограниченность в средствах не ощущалась совершенно: тяжёлые парчовые шторы отсвечивали золотым орнаментом, как новенькие. Повсюду блестели начищенные канделябры, а зеркало высотой в человеческий рост поражало воображение. Но она не считала правильным считать чужое добро и учтиво поинтересовалась:

– Однако каменоломня в Лубне ещё работает?

– Конечно, конечно, – закивала леди Люне. – Но доходов она приносит совсем не так много, как расходов, если я, конечно, правильно поняла, что имеет в виду мой мальчик, – и она кокетливо обмахнулась веером. Будто делала вид, что к старости до сих пор ничего не понимала в мужских делах.

Валь тоже похлопала ресницами и невзначай оборонила:

– Мой муж, сэр Моррва, как раз искал гранит по сходной цене, если я правильно помню. Около дюжины плит, не меньше.

– Так это как раз то, что нужно! Чтобы рабочие не простаивали, – встрепенулась леди Люне. Но затем снова подняла глаза к потолку, будто ушла в мечты, хотя на самом деле явно уже раздумывала о том, что услышала.

Теперь главное было, чтобы всё сошлось.

На обратном пути их подвозил тот же слуга Хернсьюгов, лакей Бен, что уже помог Валь тогда, когда её нужно было подбросить из Брендама ясным вечером. Сепхинор всю дорогу сидел в экипаже вдохновлённый, но серьёзный, а потом решительно спросил:

– А когда я вырасту, я могу жениться на Хельге?

– Конечно, можешь, мой хороший. Но не спеши ей ничего обещать: когда ветер дует с моря, всё меняется, – улыбнулась ему Валь. Ей так хотелось сомкнуть веки и провалиться в сон! Однако день был ещё не закончен.

Они приехали поздно, поэтому пришлось украдкой проситься в окованную змеями сизую башенную дверь. Им открыла Эми. Ужинали они тушёным зайцем с кабачками сами по себе, без Глена. Потом Валь уложила Сепхинора под одеяло, и, закрыв за собой дверь детской, воинственно направилась в супружескую спальню, где барон нынче обитал один. Перед самым порогом Валь сделала вдох, напустила на себя благодушный вид и поскреблась.

– Это я, дорогой.

– Валь? Вы вернулись наконец? – отозвался Глен изнутри, и она заглянула к нему. Невзирая на её попытки почаще у него прибираться, в комнате всё равно чувствовался налёт холостяцкого бардака. Снятый сапог подпирал загнувшийся ковёр, а на полу прыгали вырвавшиеся на волю кормовые сверчки. Увидев их, Валь подавила очередной стон. Это Глен пытался кормить своего бушмейстера Ловчего, здоровенную гадюку толщиной с запястье леди и бойким узором из чёрных ромбов на ржавого цвета шкуре. Ловчий однажды из вежливости попробовал сверчков, и теперь барон безуспешно хотел провернуть этот трюк снова, чтобы не тратить цыплят. Полутораметровый змей висел у него на шее и плечах, терпеливо воротя нос куда-то в сторону темнеющего вечернего неба за окном. Ловчий всегда был джентльменом.

– Мы засиделись у леди Хернсьюг, – признала Валь и прошла внутрь. Затем присела на корточки и умелым движением поймала сперва одно беглое насекомое, затем – второе, и после их обоих отправила за окно. Этим она занималась едва ли не каждое утро в змеятнике на первом этаже. Поймав её укоризненный взгляд, Глен вздохнул и оставшегося сверчка тоже запустил в свободный полёт.

– Я подумал – ну, вдруг получится, – пожал он плечами и перевесил Ловчего на опору балдахина. Тот медленными кольцами принялся подниматься под потолок, на своё излюбленное лежбище.