Кобра знал и умел все. Он учил, как правильно подбросить над толпой гранату, чтобы она убила и искалечила как можно больше людей. Он знал, как отравить арык или колодец цветами олеандра, которые растут в этих горах на каждом шагу. Он показывал, какую именно опору линии электропередач взорвать, чтобы восстановление заняло как можно больше времени. А однажды он сел за крупнокалиберный пулемет и показал, как можно двумя длинными очередями обрубить хвост у вертолета.

Кобра был хорошим советником. Но почему-то чем больше общался с ним Сайфуддин-хан, тем сильнее ему хотелось, чтобы Кобра однажды оступился и упал в пропасть.

Когда советник вошел в палатку главаря, Сайфуддину пришлось – в который раз – рассматривать традиционную афганскую одежду американского агента, слушая, как тщательно и правильно на языке дари[5]тот воздает почести хану.

Кобра выслушал главаря и тут же порекомендовал, что нужно сделать, чтобы хлеб не попал к беднякам:

– Первое – взорвать в Кабуле хлебокомбинат. Для этого достаточно заложить мину в энергетическую установку. Второе – запугать владельцев пекарен, вынудить их на какое-то время отказаться от выпечки хлеба. И третье – самое важное. Необходимо распустить слухи на базарах, в дуканах, чайханах, что в муку русские в качестве пищевой добавки примешивают перемолотые свиные кости. Это повелось с давних времен. Такая у них национальная традиция. Хлеба никогда самим не хватало, вот и придумали, как сделать, чтобы муки было побольше да еще и его пожирнее. А это, как вы знаете, смерть для мусульманина, которому священное писание запрещает есть свинину.

Сайфуддин-хан слушал, опустив глаза.

Это надо ж такое придумать!

Интересно посмотреть на ту мать, что родила этого рыжего прохвоста. Это же не просто провокация. Это блевотина самого дьявола.

Но сработать должно. Наш народ темный и легковерный.

И все же если бы пять лет назад кто-то сказал, что неверный, американец, будет учить его, афганца, как лучше обмануть афганцев, он бы плюнул тому человеку в глаза.

Ветер нес с гор запах талого снега и первоцветов. Вечером Hyp Ахмад любил, подкинув щепок в очаг, смотреть на огонь. Отец рассказывал, что когда-то очень давно афганцы поклонялись огню, считая его божеством. С тех времен остался обряд – гасить пламя свечи руками, а костры при уходе не заливать водой, а оставлять догорать.

Если отвернуться от огня и дать глазам привыкнуть к сумеркам, то в маленькое окно увидишь невысокие горы, застывшие прямо позади улиц. Дальше – заснеженные вершины и зацепившиеся за них темно-синие тучи. Редкие огоньки в домиках, прилипших к склону горы, кажутся сказочными, ненастоящими.

И может быть, ненастоящее, придуманное все то, что говорил сейчас друг отца шофер Джуманияз?

С улицы доносились веселые голоса мальчишек, играющих в лянгу[6]. Громыхали о выбоину в дороге большие колеса грузовой тележки. И никто не знал в этот лиловый вечер о горькой вести, которую принес в дом Hyp Ахмада друг отца.

Слова утешения, приготовленные шофером, растаяли сами. Вздрагивающие мальчишеские плечи, долгое и тонкое «и-и», похожее на крик раненой птицы, горечь потери друга и жестокость боя у Черных Камней – все это искало выход в других словах.

– Враги, бача[7], кричали, что голод возьмет нас за горло. Сейчас все увидели – слухи разносили грязные языки. Не победить им, не запугать нас. А теперь стисни зубы. И на всю жизнь запомни: раненный, истекающий кровью, твой отец не выпрыгнул из горящей машины. Он вывез хлеб из-под огня. Стеклянная крошка иссекла ему лицо, глаза. Машину он вел, не видя почти ничего. Где взял силы этот человек?!