– А вот с другой стороны, владыка, новости есть, – тихо сказал Лихачев, отодвигая от себя ковш.

– С какой такой стороны?

– С северной, из Луха города. От Артамона Сергеевича Матвееева…

– От кого? – Иоаким нахмурил брови и строго глянул на Лихачева.

Об Артамоне Матвееве Иоаким давно уже не вспоминал, а когда-то и дня не было, чтоб не ныла в душе занозой укоризна. Ведь, согласись он шесть лет назад венчать на царство четырёхлетнего Петра и не сослали бы Милославские Артамона Сергеевича в дальние северные края. В город Пустозерск. Если бы Петра тогда провозгласили, то, пожалуй, все до единого бояре Милославские в мёрзлые земли отправились, а не Матвеев. Не хотел тогда Иоаким вставать ни на чью сторону, но – получилось, что встал. Он просил тогда Ивана Милославского не трогать Матвеева, но Милославский ответил, мол, если Артамошка на Москве останется, то покоя не жди.

– Артамошка, это как клоп голодный, – насупился тогда боярин, – он покоя никому не даст. Его бы придавить, да Государь не велит. Не понимает он – какую гадюку на волю выпускает. Давить таких надо!

И согласился тогда патриарх, потому как знал вредный нрав боярина Матвеева. На редкость злой у боярина язык и все у него кругом дураки, только у него семь пядей во лбу. А ещё Матвеев всё в сторону латинян взоры бросал. Не нравились ему порядки на Руси. Думал тогда Иоаким, думал и решил не прекословить ссылке. Чему бывать – того не миновать. И вот Артамон Матвеев сам напомнил о себе патриарху. С чего бы это?

– От Артамона Сергеевича, – склонил голову боярин. – Верного человека он прислал, чтобы спросить тебя, владыка.

– О чём спросить? – потёр ладонью лоб патриарх, непременно ожидая коварного подвоха.

– О жизни, владыка, о будущем, о царе Петре…

– Причём здесь Пётр? – нахмурил косматые брови патриарх. – У нас сейчас один государь – Фёдор Алексеевич. Не пойму я что-то…

– Так все под Господом ходим, – вздохнул Языков. – Вот Артамон Сергеевич и говорит, что только с убогим умом человек дважды на одни и те же гоабли наступит… Прости владыка, Артамон Сергеевич велел так сказать, только речь его передаю. Один раз ошибиться – это ещё ничего, а вот когда два, тогда щепоть пепла цена такому человеку.

– О чём ты? – Иоаким почуял, что в душе его зарождается гневная буря.

– Это не я, – улыбнулся Языков. – Это Артамон Сергеевич велел тебе сказать, владыка. Он… А ещё велел он спросить: не надоело ли тебе Милославских возле престола царского терпеть. Прости, владыка.

И вот здесь Языков разбередил рану душевную патриарха. Неблагодарным оказался Иван Михайлович Милославский. Его Иоаким в трудный час поддержал, а боярина гордость непомерная обуяла. Власти ему большой захотелось, и стал он косо на патриарха смотреть. Не слушался ни в чём, и перед молодым царём пару раз выставил Иоакима в свете весьма неприглядном. Такое не каждый простит, и засела обида занозой в душе патриарха. Правда, сейчас молодые други государя оттеснили Милославского в сторону. Не особо теперь допускают его во дворец. И затаился Иван Михайлович. Но всякий знает, что лиса больной притворяется только для того, чтобы укусить побольней. А Милославский похитрее любой лисы будет. Ждёт чего-то Иван Михайлович…

– Ну, так что передать Артамону Сергеевичу? – уже с порога спросил Лихачев. – С Милославским ты, светлейший владыка, как тогда или по-другому думаешь? Милославский-то теперь тоже не в чести. Уж очень Артамон Сергеевич интересуется. Прости владыка, если что сказал не так, но скажи слово своё в ответ.

От этакого вопроса наглого вскипела душа Иоакима, очень захотелось боярина посохом по спине угостить, но он сдержал порыв этот грешный, сказав только: