– Ни за какие сосиски я бы не покинула Рождественскую ярмарку! Ты нас обманом заманил в эту тьму тараканью, – не соглашалась Милка.

– А я говорю: это нелепое стечение обстоятельств. Нужны вы мне! Вон, посмотрите сколько от вас троих шерсти.

Уголек подбежал к Милке и резко хлопнул в ладоши прямо перед ее носом. Милка вздрогнула, а в воздух поднялась пыльная туча. Кружась, белая собачья шерсть устремилась вслед за потоками воздуха, но, потеряв ориентир, медленно осела Милке на нос.

– Пчхи! – не успев прикрыть пасть лапой по правилам высокосветских псов2, Милка выпустила мокрое облако прямо Угольку в черное лицо.

И тут начался бой.

Потасовка.

Возня.

И полная неразбериха.

Уголек отмахнулся от Милки. Милка от Уголька. В разные стороны полетела шерсть, угольная пыль и проклятья. Затем миска. А потом грубости, словно мячик для пинг-понга:

– Убирайтесь! А то я вас выпотрошу! Мне уже нечего терять!

– Да, мы с радостью, знать бы, куда идти!

– Идите, откуда пришли! Королева все равно меня скормит Нико´му!

– Так мы за тобой пришли!

– Ты мерзкий поросенок!

– А ты угольный барабенок!

– Нет такого слова, балбеска!

– Нет такого слова, балбеска! – передразнила Милка разъярённого соперника и высунула язык.

– Может, нам их разнять? – не вытерпел Теодор, наблюдавший с Радой за сценой со стороны.

– А ты!

– А ты….

В дверь два раза постучали.

– Тише! – зашипел Уголек, – Вас не должны заметить! – и поспешил открыть.

– У него же колокольчик есть, – шепнула Рада, прячась за мешком с очищенными каштанами.

– Наверно и у колокольчиков бывает обед, – Теодор толкнул за тот же мешок абсолютно потерянную после угольного боя Милку и облизнулся от упоминания обеда.

– Здравствуйте! – раздался детский, но такой унылый голос за дверью.

– Здравствуйте! – совсем несвойственный детской натуре. За исключением тех редких моментов, когда взрослые отказывают в покупке новой игрушки. – А чего вы шумите? Бездельничаете? У вас вечеринка?

– А мы просто мимо проходили и решили зайти, – перебил первый голос, но грустными нотами слишком похожий на второй.

Рада насторожено взглянула на Теодора, следившего за престранной сценой.

Очнувшись от потрясения и, влекомая гурманским ароматом, Милка пыталась залезть в мешок с каштанами. Получалось откровенно плохо. Пыхтя и размахивая задними лапками в воздухе, словно гусыня, нырнувшая за крилем. С четвертой попытке ей удалось выловить одного жирненького представителя. Покрутив с разных сторон под тусклым светом лампы, она кинула орешек в рот.

– Показалось вам! Один я! Работаю над новым рецептом солнечных лучей.

Смачно чавкая, Милка выпрямилась и окончательно высунулась из-за мешка.

– Каштаны как раз вот приготовил для гидролизации. Стремлюсь выудить солнечную эссенцию, а не ореховое масло, как в прошлый раз.

Приподняв уши от удовольствия, Милка взяла еще орешек и проделала с ним то же, что и с первым.

– Поросеночек! – внезапно завизжал от радости детский голос.

Дверь распахнулась. И на пороге появились две крепко державшихся за руки девочки.

– Так ты и из него солнце будешь получать? – спросила одна – поменьше, ткнув в Милку серым пальцем.

Милка икнула.

– Опять она нам всё испортила, – шепнул Теодор и встал из-за мешка.

– Черным-черно, да там два поросеночка! – заверещали девочки.

Судя по одинаковым серым кофточкам с изображением одноглазых мишек и четырем косичкам, которые девочки не поровну делили на двоих, они были сестрами. Хотя сильно отличались друг от друга внешне. Одна была сухая и длинная, как маринованный уж. А вторая, наоборот, кругленькая и весьма упитанная. Что роднило девочек между собой, так это глаза. Точнее глаз. Один единственный, огромный, моргающий фиолетовым зрачком – глаз на веснушчатом сером личике.