– Мам? – послышался детский голосок после скрипа двери в комнату.

Мальчик услышал крик матери, начал за нее беспокоиться и решил узнать, что произошло. Сам того не ведая, он стал триггером, запустившим ускоренную реакцию, и гнев матери разгорелся с новой силой. Но только уже не было времени его унять – он сразу метил в цель и поражал. Из последних сил женщина держала себя в руках, она была недвижима и в прямом смысле взяла себя в руки, чтобы удержать от порыва злости. Никогда не давала себе срываться на своем сыне Любовь. Никогда она не ругала и не ругалась на него в порыве ярости и не могла себе позволить сделать это сейчас. Только не так.

Мальчик сделал еще несколько шагов и спросил:

– Что случилось, мам? Ты кричала, – он шел с опаской, но все же шел к своему светочу жизни.

– Сынок, пожалуйста, выйди из комнаты, – дрожащим голосом, глотая слезы, говорила мать.

– Ты плачешь, – продолжал он, – тебе грустно? Прости, что расстроил, – приближался малыш.

– Уйди, – едва слышно выдавила из себя Любовь Петровна. Она впилась пальцами в плечи, чтобы успокоиться, и ком в горле не позволял говорить ей нормально. Надо было либо его проглотить, либо выплюнуть. Вся ее сила воли была нацелена на первое, в то время как присутствие мальчика сопутствовало второму.

Мальчишка не услышал призыва матери к пониманию. Слишком он волновался за нее. Он не представлял, что же с ней произошло, лишь наивно хотел помочь. Прежде он лишь мог наблюдать, как мама прячется, чтобы плакать. Мысль о собственной причастности к ее горю у него не появилась в голове. Он боялся за маму и потому еще раз позвал ее:

– Мам?!

– Да исчезни ты уже наконец! – резко развернулась Любовь Петровна и с силой хлопнула рукой по полу. Ее волосы цвета спелой соломы взметнулись вихрами, заплаканные красные глаза сузились, а тонкие губы поджались к зубам еще сильнее. Внутри нее сейчас воевали две эмоции – злость и тревога, – пытаясь уничтожить друг друга. Она не хотела ранить ребенка, но обида давала о себе знать. – Почему тебе вечно чего-то надо! Никогда не можешь остановиться. Вечно все ломаешь и попадаешь в переделки. А как тебя спросишь, то начинаешь выдумывать небылицы, лишь бы прикрыть свои проступки. Даже сейчас ты не можешь послушно уйти. Достало! Исчезни с глаз моих! – Она хотела попросить сына уйти, чтобы он не пострадал, но каждым словом из прорванной плотины метала в него лезвия, что впивались в маленькое создание.

Она увидела ошарашенное лицо мальчика и замерла – осознала, что натворила, и вся баталия эмоций внутри нее вмиг утихла. Любовь Петровна поняла, что сделала то, чего делать не хотела и всеми силами пыталась предотвратить.

Мальчишка лишь широко распахнул глаза. Затем на них навернулись слезы, но он себя сдерживал. Плакать для него было табу – он единственный мужчина в семье. Его маленькие кулачки были сжаты, а плечи слегка дрожали.

Между ними повисла горячая тишина, что звонко гудела у обоих в ушах.

Мать попыталась выдавить из себя какие-то слова оправдания, но изо рта вырывались лишь короткие звуки, а губы складывались из одной гримасы в другую. Это вывело мальчугана из оцепенения, и он быстро убежал к себе в комнату.

Женщина рухнула, и ее голова упала на руку. Она была бездвижна. Ее дыхание успокоилось. Было поздно, все было сделано, вернее, испорчено. Теперь нужно прийти в себя, чтобы начать все исправлять. Именно это она и делала. Вся обида и гнев исчезли из нее, а им на смену пришло колкое чувство вины. Оно позволяло ей действовать рассудительно. Любовь Петровна лежала на полу гостиной и с каждым глубоким вдохом и выдохом быстро возвращала себе самообладание и трезвость ума. Через несколько минут женщина снова села на колени и рукой зачесала лохмы за голову, шмыгнула носом и поднялась, опираясь руками на колени. Затем еще раз взглянула на утерянное навсегда сокровище. Что-то тянуло ее прочь от этого столика. Так она и поступила. Оставила все как есть и, следуя своему чутью, ушла в ванную.