- Давай, Жаночка! Мы тебя так покажем, столичные обзавидуются!

И я решилась.

Утром, когда въехала на остановку, то увидела на площади перед студией такое количество желающих работать дикторами, что у меня челюсть отпала. Молодые девчонки и ребята до двадцати пяти лет, с высшим образованием – так объявили по радио и телевидению ещё ранее. Здесь была толпа человек в сто и даже больше. Все красивые, оживленные. На нас смотрели с завистью, когда мы, показывая пропуск, проходили на территорию.

Я пробежала на свой второй этаж и тоже встала у окна, который смотрел на ту самую площадь. Вскоре вышли помощники режиссеров и провели толпу во двор, распределив их по группам. Их приглашали по очереди в кабинеты. Мне надоело смотреть за гомонящей молодежью, и я занялась своей работой. Сварила кофе и села читать периодику, чтобы распределить её по картотеке. Тут влетела рассерженная Галка.

- Ты что это тут расселась? – закричала она. – А ну, давай иди представляйся!

Я оторопела.

- Чего кричишь! Охолонись! Не пожар! Хочешь кофе?

-Хочу. Давай.

Она присела за стол, и я налила ей напиток. Хлебнув пару раз, отставила в сторону.

- Ладно. Готова?

Я кивнула.

- Иди. Ни пуха тебе!

- Тьфу-тьфу! – сплюнула я и пошла в кабинеты, где проходили слушания кандидаток.

Решила идти в литдраму, к строгой, но серьезной режиссерше Веронике Владленовне. Она была среднего возраста, к пятидесяти и её все уважали за профессионализм и за строгость. Пришла она из театра, где числилась вторым режиссером и там ей не давали развернуться и даже считали профнепригодной. Скорее всего она была своевольной и никому не давала спуску. Там еще тот серпентарий! Здесь же она развернулась и стала самым профессиональным режиссером. Хотя сравнивать было не просто, так как деятельность отличалась и при том разительно. Но «наша Ника», как звали её на студии все, кто в лицо, кто за глаза, была и для меня человеком высшего искусства. Не даром ей поручили работать в литдраме и ставить часовые программы, пользовавшиеся успехом не только у телезрителей, но и партийной элиты. А это многого стоит.

Вот к ней я и решилась идти.

- Или она меня берет, или я уже никогда не буду себя пробовать на этом поприще!

Когда вошла, все, кто сидели, чуть не выпали в осадок.

- Ты что хотела? – спросила удивленная Ника.

- Я тоже хочу в дикторы! – улыбнулась я и похлопала ресницами для выразительности.

Они смотрели на меня и молчали. Первой отмерла Ника.

- Даже так? Ну, давай посмотрим на тебя. Что будешь нам читать?

- Стих Тютчева. Пророчество.

Они переглянулись и она кивнула.

- Не гул молвы прошел в народе,

Весть родилась не в нашем роде –

То древний глас, то свыше глас:

-« Четвертый век уж на исходе –

Свершится он – и грянет час!

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

Вновь осенят Христов алтарь!»

Пади пред ним, о царь России, -

И встань как всеславянский царь!

Я замолчала и смотрела на них удивленных и восхищенных.

- Ты, девочка моя, с таким стихом больше нигде не выступай, - прищурилась Ника. – Скажи спасибо, что среди нас нет сиксотов. А то было бы тебе за такого Тютчева.

- Мне надо было прочитать из букваря «Люблю грозу в начале мая…», - скривилась я обижено.

- Ладно-ладно, - хлопнула она по столу. – Не обижайся. Берем? – повернулась она к коллегам.

Те сказали «берем».

- На второй тур завтра приходи в гостевую комнату. Там будет знакомство с текстом и читка потом перед камерой.

Я поблагодарила и кивнув, вышла, прикрыв двери.

- Следующий, - сказала я и побежала к себе, где меня ждала подруга.

Влетела в прокуренную комнату.

- Могла бы и проветрить, - проворчала я, приоткрывая окно.