- Барин в литературе, - как назвал его Горький.

Он и в жизни был барином. Об этом читала я в инете, и вообще о многом, что могла найти о нем. Обожала его прозу. Наверное потому, что раскрывалась душа, читая его строки. Хотя чаще всего печальные об утерянной России.

Кроме литературных подарков, Валера был щедрым во всём - от заказанных столов в ресторанах, до полных сумок в гостях, особенно на посиделках. Он познакомил меня и с местными диссидентами: художниками, поэтами, бардами.

Один из них, Иван Переспелов, художник авангардист, устраивал часто в своей квартире самодеятельные выставки работ непризнанных художников импрессионистов. Приглашал своих на вернисаж и кто хотел, приходил со своим вином и гитарой. Из просмотров вытекали вечеринки. Там обсуждались не только искусство, но и политика.

Я слушала их с интересом.

- Вот где ковалось время девяностых, - думала я, прислушиваясь к спорам местного бомонда. – Не только на кухне, но и вот такие встречи, уже тогда начали подтачивать колосс Союза.

Мне жутко нравился этот бородатый, серьезный художник, от которого я многое почерпнула в искусстве живописи, особенно современного направления. В прошлом я не обращала на это внимание и мало понимала, нечасто ходила на выставки. Теперь же впитывала как губка и даже читала литературу по модернизму и импрессионизму, которую он мне давал. Его картины я выделяла из многих и еще позировала ему, когда он приглашал. Два портрета уже висят в моей комнате.

Отец и мать не поняли замысла художника и сказали, что не похожа я на себя. Да и где им было понять, когда там я в виде слегка перекошенного лица с огромными глазами, цвета меда. А рядом несколько пчел и я держу в руках кусочек соты, с которого мед капает мне на обнаженную грудь. Не полностью тот нарисовал её, лишь до соска, на полу отвороте, но она мне очень понравилась. Видимо и художнику тоже.

На вторая картина была в широкополой шляпе и в открытой кофте, спущенной с одного плеча.

- Я запал на твою шею, - говорил он, когда просил оголить плечо. – В тебе много солнца.

Откуда там солнце, я не понимала, но картину забрала, после того, как он вывесил ее на обозрение в своей выставке. Её хвалили все, даже Валера. Он не одобрял моего частого присутствия у Ивана, но молчал.

Сейчас же я стояла перед подругой, которая сватала меня в новую профессию.

- Я боюсь, - прошептала я, в ответ на её безапеляционное заявление.

- Как это? – удивилась она.

- А вдруг не пройду по конкурсу? Вот будет на всю студию позор!

- Дура, ты, Жанка! – засмеялась она. – Перед кем боишься? Перед нашими старыми грымзами? Ты перед таким артистом, не боялась, а тут вдруг. Или всё наврала?

- Нет, правда оценил. Но я и не хотела сама. Только узнала, что могла бы стать. А здесь мне потом работать. Как я буду смотреть в глаза всем?

- Молча! – свела она брови. – Ещё не хватало обращать на придурков внимание. Не пройдёшь – им же хуже! Лучше тебя нет! Вспомни, что ребята говорили. Ты фотогенична и это главное.

Я вспомнила, как меня показали на мониторе в студии операторы, которые тоже симпатизировали мне, и с которыми я была в приятельских отношениях. Иногда они скрывались у меня, чтобы выпить и мы могли сидеть скрытые от глаз начальства. Студийный фотограф, молодой опытный мастер, так даже меня несколько раз фоткал и приносил снимки. Несколько забрала себе. Мои так расхватали враз, и брат Леонид и Жека из Москвы, когда приехала на каникулы. Оба хотели хвастать своей красавицей сестрой. Я была рада их такому отношению к себе. А тут еще и предлагают дикторское кресло. Правда, пока только подруга да ребята операторы с осветителями. Особенно, когда Галка сама растрепала некоторым, что сватает меня на конкурс, то операторы уговаривали: