Я видел, как мимо прокисших старух

Плыла беспардонная рыба-петух.

И прямо в их сонные рыла

Она, подбочась, говорила:

«Сидели бы дома себе, на печи,

И грели бока об ее кирпичи.

Нет! Дьявол-летун, нам на горе,

Принес вас на Красное море!»

Я видел: вскочили полсотни старух!

И скрылась нахальная рыба-петух.

Но долго носилось над пляжем:

«Мы щас тебя, гада, размажем!»

Утро перед отъездом

Светлячки фонарей заплясали в бассейне,

Ветка пальмы качнулась, нема и темна…

Как, должно быть, сейчас в моей роще осенней

Полыхает, съедая глаза, желтизна.

Как, должно быть, сейчас на пруду моем старом

Утки носятся шумно… С томленьем в душе

Покидаю Египет – и с темным загаром.

Вот и ветер попутный родился уже.

Скат и рыба

Висит над скатом рыба черная,

Встречая рифовый рассвет.

Она – поклонница покорная,

А он, конечно же, поэт.

Он белоснежный, в пятнах вычурных,

И своевольный… А она,

Как мириады обезличенных,

В мечты любви погружена.

Висит фанаткой безответною

Над повелителем своим

И плавниками воду светлую

Тихонько гладит по-над ним.

И, наслаждаясь этой ванною,

Он белой грудью давит дно…

Какая пара элегантная!

Но им расстаться суждено.

Не сможет скат беспечно спариться

С той, у которой жир в крови.

Не сможет рыба тихо стариться

С капризным чудищем любви.

Но смяты оба страстью хрупкою,

Не понимая ни аза…

Плыву я мимо в маске с трубкою

И солоны мои глаза.

Под белой яхтой

Беззлобно труня над моей сединой,

Бог моря послал приключенье:

Под белую яхту зеленой волной

Меня заносило теченье.

И винт под кормою вращался гребной,

Я видел: всё ближе темнел он…

И тут меня к борту швырнуло волной!

И взвыл я, зеленый на белом.

Схватившись рукою за мокрый канат,

Я буркнул обидчиво: «Ишь ты,

Всё шуточки шутишь… А впрочем, я рад,

Что вновь надо мною трунишь ты.

Ведь в семьдесят лет от гребного винта

Погибнуть средь Красного моря —

Не так уж и плохо. Не смерть, а мечта!»

И море молчало, не споря.

Забрался на борт я, и снова года

Поплыли, томя скукотою…

Быть может, слегка перегнул я тогда,

Назвав эту гибель мечтою?

А впрочем, и ныне всё кажется мне,

Что нет тут особого горя —

Под белою яхтой в зеленой волне

Погибнуть средь Красного моря.

Созерцание вечернего самолёта

Ты летишь высоко и мигаешь огнями,

Свой рокочущий гром обгоняя в пути…

Что-то общее, видимо, есть между нами,

Хоть металла во мне днем с огнем не найти.

Я как ты – высоко. Я огнями мигаю,

Чтобы с разных сторон меня видели тут

Все, кто в дальнюю даль по небесному краю

Громогласно летят, выверяя маршрут.

И с далекой земли за огнями моими

Тоже кто-то следит. И рокочущий гром,

Вдаль несущий мое серебристое имя,

Я давно обогнал на маршруте своем.

Я лечу высоко. Но на рейсе обратном

Ты меня не увидишь. И кто ж виноват?

Что могу я поделать, мой милый соратник,

Если прямо по курсу пылает закат?

Путь начертан не нами. И хоть ты разбейся,

Но его не изменишь. Блестя серебром,

Ты летишь по маршруту вечернего рейса,

Путь держа на незримый свой аэродром.

Ты летишь в тишине, свои думы нацеля

На закат, что уходит, горя и знобя.

…Далеко на земле, на веранде отеля

Кто-то с чашечкой кофе глядит на тебя.

В день вылета

Розовеют перья облаков

И плывут к неведомой отчизне…

Снова утро. Город меж песков

Снова пробуждается для жизни.

Вот уже летит под небеса

Вдохновенный голос с минарета

И уже бросаются в глаза

Все цвета синайского рассвета.

Час-другой – и тысячи гостей

Нехотя поднимутся с постелей,

Разбудив зевающих детей,

Вылезут на солнце из отелей

И поедут к морю… Но примкнуть

Не смогу к ним, заспанным, теперь я.

Нынче вместе с вами в дальний путь

Полечу я, розовые перья…

Лепили жизнь мою

Лепили жизнь мою из снега,