Подошли к конторке, пилу взяли, заправляться надо. Тут опять у них несогласие: один говорит, что четыре банки масла надо в бачок заливать, другой – три. Орет Разумов, слюной брызжет, доказывает…

Отступился, наконец, Колька, рукой махнул – делай по-своему. Один-то день покомандуй, черт с тобой.

А Костюха почуял, что уступчив напарник, дальше свою линию гнет. Времени-то, мол, до конца рабочего дня всего ничего осталось – давай что покрупнее пилить. Но смекнул Колька, что за оставшиеся три часа можно половину толстых бревен расхвостать, а с мелочью ему потом одному придется хороводиться. И отказался наотрез. Да еще и приврал – мастер, дескать, велел сначала все сучки разделать.

Ну, сучки так сучки. Выбрали они кучу побольше, попинали ее ногами с обеих сторон, чтоб плотней была, и стали пилить. С первого раза завел Костюха «Дружбу», скоса на Кольку глянул – учись, мол. Не спеша подвел плоское живое жало к дереву и, медленно нажимая, как масло ножом, разделал кучу на две половины. У Кольки улыбка аж к ушам поползла – умеет, зараза… А напарник уже к другой куче идет, пилу не выключает. И эту тем же макаром распатронил. Загорелся Колька:

– Дай мне!

– Погоди.

Куч семь распилил Разумов, пилу выключил, пот со лба рукавом вытер, ухмыльнулся:

– Ну, вали, а я погляжу.

Только бы не осрамиться! Аккуратненько, осторожно, как мастер учил, вставил Колька стартер на место, подсос сделал и дернул за шнур. Взвыла пила, бешено закрутилась острая, на совесть наточенная цепь. Норма! Одну руку – на газ, другой – стартер в карман бережно опустил. Ну…

С волнением сунул парнишка пильной шиной в кучу, навалился сверху всем своим невеликим весом… И тут же отпрянул: очередью пулеметной брызнули из-под цепи сучки и ветки прямо в лицо. Замотал головой, пытаясь уклониться, да куда там – садануло деревяшкой точнехонько в лоб, хорошо – не в глаз. Поневоле метнулась Колькина рука с газа к ушибленному месту; фыркнула пила пару раз недовольно и заглохла.

– Эх, раззява! Дай-кось сюды! Не к рукам, гляжу, дак хуже варежки…

Отдал Колька пилу, пристыженно в сторонку отошел. Черт его знает!.. ведь и Костюха точно так же пилил!.. В чем же дело?

А Разумов, отобрав стартер, снова завел оказавшуюся с хитрецой машину – и уже почем зря полосовал непокорную кучу.

Стал приглядываться Колька со стороны, как работает напарник. Ага, вот оно в чем дело!

Легко, играючи держит Костюха пилу, нож в дерево упирает. Левой ногой наступает увесисто на сучья, газу дает на полный и медленно, плавно опускает шину вниз. А она будто сама идет вглубь, тонет в светлой, ветром высушенной древесине.

Но не осмелился Колька больше просить у Костюхи пилу. Подумал: ладно, завтра всё равно моя будет. Решил так, и за работу принялся – в поленницу напиленные сучья складывать. А напарник разошелся, пилит и пилит, на Кольку внимания не обращает. Дорвался. Конечно, это тебе не ямы лопатой рыть. Пила в руках рычит, трясется – человеком себя чувствуешь.

Хорошую поленницу сложил Колька, куба на три. Сели с Костюхой перекурить, разговор завели серьезный, деловой.

– «Дружба» – что… – сипел Разумов. – Здеся просто: палец с газа – и ша. А вот электропила – ту, пока остановишь, она тебя десять раз пополам перепилит. Сурьезное дело…

– Зато она легче, – противоречил Колька.

– Легче! Пошто те легкость-то в ей, это вить не баба…

– Что, перекуры с дремотой? – гавкнул над ухом голос мастера. – Это только-то и напилили, работнички?

Откуда он взялся – одному богу известно: всё кругом просматривается на полсотни метров.

– Ну, сам попробуй попили эти сучки, – с лету завелся Костюха. – Тоже мне, работа!