Автор

Наклонив тяжелую флягу, Колька зачарованно смотрит на струю солярки, текущую в ведро. На густо-синей, гладкой поверхности струи отчетливо видны небо с ошметками облаков и лопоухая голова в кепке. Ну прямо – зеркало!

Солярка течет через край. Спохватившись, Колька закрывает флягу и, сгорбившись под тяжестью двух ведер, начинает подниматься по тропинке вверх, мелко перебирая ногами в кирзовых сапогах, доверху измазанных густой рыжей глиной. Надо торопиться: на том конце эстакады, у своего трактора, уже вовсю машет руками и невнятно матерится дядя Вася Кротов – давай, мол, скорей.

– Иду-у!.. – кричит Колька что есть силы.

Ветер сносит его слова в сторону – и дядя Вася, не услыхав, продолжает ругаться.

Уже целый месяц числится Колька Дерюгин рабочим на нижнем складе, но постоянного занятия до сих пор не имеет. Ставят его куда придется – то в бригаду строителей, раствор таскать, то на эстакаду, бревна сбрасывать. А то и просто шустрит он на побегушках, вот как сейчас.

Отчасти в этом и сам Колька виноват – нигде себя не зарекомендовал. Везде у него что-нибудь да не заладится. На стройке сразу же поцапался с бригадиром, с Чернышовым. Тот покричать любит да поуказывать, но в коллективе у него сейчас одни бабы, с ними не больно-то разойдешься – такую собаку спустят… А тут – новичок, да еще и сопливый совсем, лаять старших не привык. Ну, и разошелся Черныш. И ходит-то Колька медленно – ровно сытая вошь по палке ползет, и щебенку-то он не из той кучи взял, и даже на перекуре ведет себя неправильно. Все добрые люди делом заняты – курят сидят, а этот «христосик» – руки в брюки, и вдаль смотрит. Слышь, пацан, нехрен вдаль-то смотреть, оттуда длинные рубли не прибегут…

Поругались, в общем.

Перевели Кольку на эстакаду. Там парни молодые, лет разве на пять постарше его, с ними всё нормально, кажись, пошло – да вдруг опять беда: поскользнулся Колька и вниз полетел вместе со своим орудием труда, с ломиком. Невысоко там, метра полтора; да упал, опять же, неудачно – крестцом на торец бревна. Минут пять по земле катался, рожи корчил. Не выл, правда, – характер показывал. Хорошо, напарник, Крючков Олег, сообразил быстро – за проволоку дернул, остановил цепь. А то бревна-то идут и идут, друг на дружку лезут, а сваливать их некому. В таком разе трехметровая осина и сама брякнуться может, и покалечиться тут – плевое дело.

Добро еще, что всё обошлось, даже в больницу не ходил. Но на другой же день мастер, Леха Хайлов, Кольку с эстакады снял, от греха подальше. Парень-то – сморчок, а отвечать за него, ежели что, как за большого придется…

Так вот и стал Дерюгин на подхвате бегать.

Не понравилось ему такое дело, но решил до времени помалкивать. С другой стороны – знал ведь, куда шел. В бухгалтерии, когда он на лесопункт устраивался, прямо сказали:

– Ладно, возьмем тебя. Но учти: постоянной работы может и не быть. Тогда уж – куда пошлют. Сто двадцать будешь получать верняком, это обещаем. А относительно всего остального – не предъявляй претензий, если что.

– Не буду предъявлять, – ответил тогда Колька. А теперь вот и сказал бы словечко, да уж что – отступать некуда. До будущей осени твердо решил не увольняться. А там и армия не за горами…

Тем более, не всё так уж худо у него и тут складывалось. Начали и Кольку уважать люди. Не мытьем, так катаньем взял, – талантом.

– Талант, – уверяла Анюта-меряльщица, – талант у парня. Ему учиться бы надо, на художника или на этого, памятники-то который… Вот ты не веришь, Вася, не веришь, а он тебя всего как есть возьмет и срисует. Начисто срисует!