БЕЛЫЙ АНГЕЛ МИЛЕШЕВА
1
Неба синяя извёстка,
ветра синего покров.
Приглашал святой мой тёзка
отовсюду мастеров.
И пришли тогда горами —
шли под солнцем и дождём —
те, кто звался мастерами,
и пришли они с вождём.
Был он мощный и кудрявый,
очи были синевой.
Век ужасный и кровавый
богомаз прикрыл собой
от презрительного взгляда,
жало выдернул злобе.
Оттого и духам ада
до сих пор не по себе.
Знают духи – в храме белом
белый ангел, белый свет.
И крыло его вскипело,
потому что смерти нет.
Не огонь, не пламень боя,
не сверкнувшая гроза,
небо сине-голубое —
эти нежные глаза.
Пусть крылат он, словно птица,
тайну он откроет нам —
белых ангелов глазницы
мастер дал своим глазам.
2
Наверное, ветром летучим
тебя занесло в этот край,
сорвало с какой-нибудь тучи,
летящей над городом в рай.
Твой путь был не слишком-то долог.
И вот – ты теперь среди нас.
О как же смотрел Палеолог
на твой лучезарный анфас.
Дрожащие пальцы в алмазах
запутались в алой парче.
Встречал он такого – в рассказах,
и слышал про вас вообще.
Но ты – и в огне, и в покое —
ты можешь дарить, не спросясь,
не камни, не злато – такое,
что можно взлететь, помолясь.
И царь, покачнувшись от страха
– Лечу! – закричал и – взлетел
туда, где белела рубаха
того, кто с любовью глядел
на люд, на художников нищих,
на, в общем-то, тёмных людей,
на свет восхищенья – на пищу
для ангелов и лебедей.
Ольга БЕЛОВА-ДАЛИНА. Коль скоро рифма так надиктовала
***
Cиничек желтогрудых, пташек малых,
я приручу (о сколько солнца в них!) —
не снегирей: мне нынче вреден алый —
цвет непокоя зимних снов моих,
цвет боли, жажды и стыда, и гнева,
и яблока, которое Адам
не пригубил бы, если бы не Ева…
Снегирь. На крыше дома. К холодам.
***
Я, межуясь от жизни забором,
осложнённую душу лечу:
наслаждаюсь взволнованным спором
суетливых весенних пичуг.
Слабый запах цветов над лужайкой.
Пасторальный неброский покой.
Вдруг запахло тоской и Рожайкой*,
обмелевшей, как память, рекой.
А над садом, над крыш черепицей
нарочито бесстрашно парит
вольный сокол – надменная птица.
Что Гекуба ему? Что COVID?!
* Река в Подмосковье.
***
Нарушилась невидимая связь
между холмом и мной. Мой брат оконный,
любила я твоих окатов грязь —
примету беспогодиц межсезонных,
и сушь июля, и январский снег,
врачующий печали и ожоги,
и тот – особый – угaсимый свет,
что лился вечерами на отлоги.
Bо мне не отзывается теперь
твоя весна – ни болью, ни улыбкой.
Стареет коронованный апрель,
а скорый май предвидится ошибкой.
КОЛОКОЛЬЧИКИ
Колокольчики,
Колокольчики —
Ни конца вам, ни края нет…
Георгий Кольцов
Колокольчики на лугу
не глазами я – сердцем – вижу.
И чем дальше от них бегу,
тем они всё ясней, всё ближе.
Василёк им – и брат, и сват,
клевер – кум, а полынь – соседка,
у деревни, где воздух свят,
где срывала их ручкой детской.
Им однажды звонить по мне —
неизбывнее нет закона.
Отзовутся в чужой стране
колокольчики русским звоном.
В САДУ
Не засыпай: упустишь миг
рожденья чуда,
когда цикадам вторит крик
ночной пичуги,
когда жемчужина-луна —
каратов десять —
небесного коснувшись дна,
все сорок весит,
когда сливаются в одно —
как ключ и слепок,
как свет от лампы и окно —
земля и небо,
а леденцовый аромат
кустов цветущих
безбожно превращает сад
в земные кущи.
***
Сестре Лене Руцкой
До срока кто-то выпустил луну:
пускай летит медлительною птицей.
И пусть сегодня как дитя усну!
Мне детство подмосковное приснится.
Увижу васильковый океан
и Никоново – океана берег.
Там – живы – баба Клава, дед Иван,
и в боженьку с икон там просто верить.
А пироги – нахохлились в печи,
на молоке топлёном – роскошь пенки.
Там множество игрушечных причин
поссориться, чтоб помириться, с Ленкой.
Китайки там желтеют напоказ,
в их яблочках – живительные соки…