на дорожке у крыльца.

Вот подарок, птички, сытный

вам от брата и отца!

Лето слишком было жарким —

поуменьшились подарки.

Нынче очень много снега,

слишком долго сыпал с неба.

Гул машинный ох как громок

в сосняке и возле дома!

У забора и вдали!

Нет неправды ни на волос

в том, что слышу тихий голос,

в том, что жжёт страданья голос

бедной Матушки Земли.

ТЁМНЫЕ ОКНА

И дождик сеет,

как из сита.

И вишня воду пьет

досыта.

И окна темные

мрачнеют.

И под окном стоит Он.

С Нею.

Не замечают

тучи хмурой.

Смеясь,

ненастью строят куры.

Им весело…

Что ж, мир хорош

для них двоих,

хоть солнца грош

навряд согреет

пальцы им.

Навряд…

но хорошо двоим.

РАССТАВАНИЕ

Родная? Что же? Уезжаешь?

И мне забыть твою безжалостность?

И мне теперь пристало, жадине,

одно лишь помнить – взгляд короткий

из металлической коробки?

И нет уже надежды робкой

на встречу? Чтобы расставание

через любые расстояния

вдруг мне сверкнуло достоянием

конца твоей грозы?

СВАДЬБА В ПРЕДГОРЬЯХ

…А на свадьбе

брату

подарю лопату.

Вот держи!

И рощу —

не святые мощи —

ты оставишь брат

на земле.

И – сад.

Встанет

теплый дом.

Сын родится в нём.

Будет в роще топать

и шуметь, как тополь.

Из деревьев ровные

ты получишь бревна,

чтобы сын твой тоже

ставил

дом пригожий.

ЧАСЫ ПОЭЗИИ

Водопровод – исчадье прозы.

Часы поэзии ворует.

Ты с ним – какие туберозы? —

вступаешь в сложную игру.

Коль всё течет, бежишь к трубе.

Ты подчинен уже судьбе

играющего водотока.

А току нет конца и срока.

Не время есть тут белый хлеб

твоих, поэзия, судеб.

Раз трудно поддаются гайки,

нажми! Ключами поиграй-ка!

ВОСТОЧНЫЙ ЧАЙ

Поклонник звонкого битья,

посуды враг, враг бытия

уютного, как отчий дом,

ты здесь, конечно, ни при чём.

Но всё ж послушай. Кайтарма

отнюдь не просто кутерьма

дедов за праздником еды.

Она – отсутствие беды.

Спокойно раза три льешь чай

(с умом, но как бы невзначай)

в красивый чайник заварной.

Достаточно трех раз, родной.

Повторов в чём большой секрет?

Большого, в общем-то, и нет.

Дарует жизни бытиё

всем нам трехкратное битьё.

Поскольку битый стоит двух

небитых. Тех, кто к бедам глух.

Такая вот ведь кайтарма,

дедов за чаем кутерьма!

Андрей ГАЛАМАГА

***

Серый снег декабря, будто вор на доверии,

Точный час улучив и поклянчив взаймы,

Отобрал эйфорию осенней феерии,

Подменив на депрессию пресной зимы.

Месяц с лишком казалось, что всё только снится мне;

Но под утро крещенского, щедрого дня

Снегири – мультипликационными птицами, —

Прошумев за окном, разбудили меня.

Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,

Слиться с ливнем, полощущим по площадям,

И понять, что еще не пора успокоиться

И не самое время платить по счетам.

Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они

Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.

От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни

Тополиный июль застилает мой след.

НАРКОЗ

Из коридора доносился гомон,

Врач за спиной завязывал халат;

А я лежал на операционном

Столе под светом в десять киловатт.

Сестра, как прима из кулис на сцену,

Впорхнула; нет, скорее, подплыла.

Я помню, как легко входила в вену

Оранжевая бабочка-игла.

Но то ли что-то не сложилось, то ли

Меня не брал их фенобарбитал,

Я, потеряв все проявленья воли,

Сознанье до конца не потерял.

Я слышал, как сквозь радиопомеху,

Забавный писк, переходящий в бас;

Но мне, признаться, было не до смеху,

Во всяком случае, не в этот раз.

Сейчас меня разрежут, делом грешным,

А там уж расстараются вовсю.

Я попытался крикнуть безуспешно:

Постойте, подождите, я не сплю!

Но действие задумали с размахом;

Созвали весь, что есть, медперсонал,

И то, что я кричу, борясь со страхом,

Никто не слышал, и не замечал.