– Видел на совещании, – сказал я. – Ну, ты тоже сравнил! Он первый секретарь обкома, а я всего лишь корреспондент… Давай, будем здоровы! Но критику я все-таки на тебя напишу!

– Пиши-пиши, – кивнул председатель. – Тебе ответ из райкома дадут, как положено. Мол, меры приняты. Тебе ведь ответ надо?

– Ага, – сказал я. – А то какая же будет действенность у советской прессы? Без ответа никуда…

Критическую статью я написал. И ее даже опубликовали. И на редакционной летучке меня за эту статью похвалили. А через месяц из сельского райкома партии пришел ответ, что меры приняты. Правда, теперь уже не помню, какие именно.

ВЕРИГИ ЗНАНЬЯ

Вериги знанья, тяжкие вериги

Всю жизнь висят на избранных умах,

Что знают всё… Таинственные книги

Открыли им врага во временах.

Пусть сожжены таинственные книги

И вечный враг крадется к нам впотьмах,

Пусть дремлем мы… Но вдруг звенят вериги –

И будят знанье в избранных умах.

Звон тяжких цепей означает, что носящий их перестает быть неподвижным. Что-то начинает тревожить его; чьи-то тайные шаги издалека, сквозь расстояния и времена, вдруг доходят до его чуткого слуха. Никто не слышит этих шагов подкрадывающегося врага – только носящий вериги.

Он и сам-то порой не знает, что носит на себе и в себе эти незримые оковы, железы, цепи, – он просто живет так, как живет. Но вдруг сквозь свою и всеобщую дремоту слышит, как что-то совсем рядом с ним – на нем, в нем! – начинает тихо звенеть, тихо, но явственно. И одновременно что-то еще начинает происходить с ним: он чувствует, что для него пришла пора как-то отозваться, среагировать на далекую пока, но с каждым мгновением приближающуюся угрозу.

Какую угрозу? Он не знает.

И в самом ли деле кто-то крадется к нему, к его народу, к телам или душам родных ему людей? И этого он не знает.

Но не реагировать не может. Он не находит в себе сил, чтобы долее оставаться безмятежным.

С удивлением осознает он, что давно уже и начал потихоньку отзываться на неведомую опасность: ведь он уже привстал, повернулся, прислушался – а казалось бы, совершенно не о чем было беспокоиться, кругом царила тишина. Да она и царила – пока он не пошевелился, пока не зазвенели на нем его цепи…

Он начинает напрягать слух, всматриваться, вдумываться. Нет, не зря читал он когда-то таинственные книги – неблагонамеренные, запретные, гибельные, со смертельно опасными мыслями… оказывается, эти книги говорили правду. Они, эти сожженные по наущению врага книги, рассказывали о враге, о его повадках и слабых местах. И, значит, несли подлинное знание.

Но почему именно он, один он вдруг встревожился и задумался? Или это не так – и где-то рядом есть еще и другие избранники?

Он напряженно вслушивается – и вскоре различает где-то неподалеку такой же негромкий, но явно железный звон чужих цепей. И, встав в полный рост, идет впотьмах, сквозь расстояния и времена, навстречу незримому собрату.

Сейчас они вместе решат, как будут держать оборону.

КАРА

От кары Господней никто не уйдет,

Пусть поздно, но будет расплата.

Ответят однажды и град, и народ

За грех, совершенный когда-то.

Ответят за всё… Но поймут ли они,

Что им посылается кара,

Что смысла полны и блокадные дни,

И стоны из Бабьего Яра?

В этом стихотворении, написанном в конце 80-х, я развивал излюбленную свою тему – тему возмездия. Каждому однажды Бог воздаст по заслугам, и кара Господня настигнет не только каждого отдельного человека, но и каждый отдельный народ, и даже отдельный город. Ленинградская блокада с ее людоедскими ужасами (кстати говоря, именно там в те жуткие годы погибла сестра моей бабушки Лизы, тетя Шура) – это наказание Питеру-Петрограду за большевистский переворот, совершенный в этом городе. А кошмар Бабьего Яра – это Божье возмездие «избранному народу» за его изуверство по отношению к русскому народу в период так называемых «русских революций».