ПРИМИРИТЕЛЬНАЯ

Гнутся ветки за окном – это ветер.

Ты смеешься и поёшь – это утро.

Ты молчишь и не глядишь – это вечер,

Это грубо я сказал и не мудро.

Невоздержан на язык? Это правда,

Но и ты ведь заводить мастерица.

Я влюблюсь в тебя опять только завтра,

А сегодня я хочу помириться.

Брось ты чашки протирать и стаканы,

Ведь и так они блестят – от природы.

Мы ведь старые с тобой стариканы,

Мы ведь вечные с тобой сумасброды.

Так зачем же нам играть в эти штуки?

Ну, стреляй в меня – стою, как мишень, я.

На плечах твоих лежат мои руки.

Это взгляда я прошу – и прощенья.

Супружеские ссоры, обвинения, примирения… это всё, по большей части, русские варианты. Тот, кто видел, как решается эта проблема на окраинах нашей империи, знает: внутренний климат в семье может быть принципиально иным. Я, знакомый с домашним бытом Армении, Узбекистана, Дагестана, могу это засвидетельствовать. Мужчина в сугубом большинстве тамошних семей – царь и бог, последнее слово всегда за ним. И если он сказал или сделал что-то не так (с точки зрения женщины) – значит, так было нужно.

И что замечательно: тамошняя женщина – совсем не раба мужчины, она не лишена права голоса. Просто она с детства четко знает, где ее место в семье, кто она в семье и зачем. И не посягает на большее.

Сыновей своих тамошняя женщина растит в этой же традиции. Поэтому, когда современные жительницы центральных губерний России упрекают мужчину с имперских окраин в «мужском шовинизме», он может с гордостью ответить: таким меня воспитала моя мать!

Не потому ли столь крепки армянские, узбекские, дагестанские семьи? Не потому ли дети из этих семей свято чтят своих родителей?

Конечно, миллионы современных русских женщин выльют на мою голову ушат нечистот за то, что я ставлю им в пример женщин другой национальности, одобряю семейные порядки, сохраняющиеся на окраинах нашего государства. Но это только лишний раз подтвердит вышесказанное.

Русские, впрочем, тоже не всегда были такими, какими стали сейчас, в мои времена. Моя покойная мама рассказывала мне, что в годы ее детства в их большой семье голос отца тоже всегда был решающим. Мать ее, моя бабушка Елизавета Ивановна, никогда не перечила мужу и любила повторять вполне устраивающую ее формулу семейного счастья: «Его святая воля». А воля деда моего была устремлена к труду на благо семьи, к созиданию добра и тепла. Ни разу в жизни он не ударил свою жену, а дети не слышали от него грубого слова. Правда, один раз, разгневавшись на какие-то слова супруги, дед опрокинул обеденный стол – но это случилось только однажды за шестьдесят с лишним лет их семейной жизни.

И я догадываюсь, почему это было так, а не иначе. Мои дед и бабка, родившиеся в конце XIX века и жившие в подмонастырской слободе, были воспитаны аурой того уклада русской жизни, который царил в нашей стране до 1917 года. Октябрьский переворот уничтожил этот уклад, взбаламутил гендерный ил, поселил в женских умах фантом равноправия. Еще лет тридцать-сорок «дооктябрьская» аура сдерживала развал, а потом, когда стали вымирать ее носители, русская семья полетела под откос…

ОЗАРЕНИЕ

Воют взахлеб голоса за бугром.

Видимо, близок решительный гром.

Но перед яростным гласом небес

Жду: всё должно озариться окрест.

Родина! Всю – от звезды до слезы –

Дай тебя видеть при свете грозы!

Может, постигну я тайну твою,

Может, правдивую песню спою…

В памяти каждого, кого хоть раз заставала гроза в чистом поле, навсегда запечатлен долгий безмолвный миг между мертвенно-белым разрядом, вдруг соединяющим небо и землю, и чудовищным грохотом в небесах. Что-то странное открывается взору в это нескончаемое немое мгновение: словно ты очутился внутри гигантской выцветшей фотографии, где всё бросает обочь себя резкие тени, становясь объемным и видимым на десятки километров вокруг.