не свяжешь по-свойски ни ваткою

сугроба, лежащего тут, за оградкою,

ни плотною марлей бинта

снегопада от Небесного Красного Креста…

И не пусто, размыслив коротко,

в медицинских аптечках города,

да на помощь не скор в нём люд.

Не окажут. Скорей, добьют.

2

В кровопотере старого кирпича

на сереньких стенах Налоговой

инспекции самого, кажется, недалёкого

нет резону для властвующего дурачья.

«На пиру буржуазной политики

без того столько крови повытекло,

что, ощерится, пей не хочу!»

Где уж тут обращаться к Врачу.

Герб орлиный парит над народами!

Он следит за твоими доходами,

он, двуглавый, следит за тобой,

как ты дышишь свободой такой?

3

Кровоподтеки старого кирпича

на сереньких стенах Налоговой

ни одному даже с «волчьим логовом»

не срифмовать из клерков ее сгоряча.

Впрочем, сеятель триптиха этого,

сотрудник мощнейшего педколледжа Дорассветова,

сам, должно быть, не так преуспел в стихе,

как, скажем, в безумии или грехе:

стоит у окна, элегантный, стареющий,

под взглядами тонких студенток взрослеющих,

смущённый не жизнями их безохранными,

а в проулке напротив посмертно запекшимися ранами.

ЭТОТ ТОПОЛЬ У ДОМА

этот тополь у дома

и забор покосившийся весь

и журавль и солома

дом и тополь у дома

пусть навеки

останутся

здесь

плотью клин свой возделай

и душою засей не вразброс

БОГУ ВЕЧНОЕ ДЕЛО

до безумия

искренних

просьб

УМЕР МОЙ ДЯДЮШКА…

умер мой дядюшка

вечный лесничий

сделался вепрем а может

лисичкой

слился с просёлком

с грибным перелеском

плеском озёрным

живым таким плеском

свежим туманом за чудо-холмами

в тихой низинке где топь с бочагами

Господи

с чем же ещё он мог слиться

с листьями дуба в зелёной петлице

зеркальцем селезня

клюквой на диво

полем

где вызрел avena sativa*

с непобедимой своею двустволкой

с жизнью короткою ставшею

долгой

_______

*Овёс обыкновенный (лат.).

К АНАТОЛИЮ**

Вот крест!

Настанут времена

такие, Толя,

когда ни плевел, ни зерна

не будет в поле.

Когда не будет ничего

на нём, похоже,

поскольку поля самого

не будет

тоже.

Не будет честного труда

и хитрой лени,

ни слова «нет»,

ни слова «да»,

ни слова «Ленин»;

ни зла

от крови детской до

собачьих будок,

ни цвета беж, ни звука До

уже не будет;

противоречащих идей;

событий броских;

и даже белых лебедей

не будет

просто.

Запомни:

хлеба и вина,

дорог

и станций…

И только эта тишина,

ты слышишь, Толя (!!!),

ТИ-ШИ-НА

пойми, дружок,

она

одна

должна

остаться…

Рассказ

Мы ссыпали в пакеты кисти, краски, заталкивали туда же крохотные складные табуреточки, заматывались в шарфы и, перешучиваясь, толкаясь, шли через парк. Впереди скользила высокая и тонкая наша Галина Игоревна по прозвищу Спица. Скользила широченными шагами, не оборачиваясь и не сбавляя темпа, а мы, дергая девчонок за косы и срывая с них шапки, семенили следом.

Вокруг роняли листву клены, под ногами шуршало. Тянуло теплой, душистой сыростью. Остались позади колонны Дома пионеров, призраком проплыл забытый фонтан – изъеденный трещинами и мхом – а мы всё шли и шли, и конца не было видно этому золотому царству.

Впереди, за стволами, замелькала местная достопримечательность – медведь Константин. Это было допотопное – когда-то белое, а ныне серо-зеленое – изваяние в виде огромного медведя, вставшего на задние лапы и растопырившего передние. Напротив статуи раскинула ветви молодая, тонкая осина, недавно только пересаженная вглубь парка, и казалось, что Константин и осина спешат навстречу друг другу, ожидая объятий. У медведя были удивленная морда и похожий на картофелину хвост чуть пониже спины, и всё это придавало ему нелепый вид – смотреть на него без смеха было невозможно, даже если местные пэтэушники забывали сунуть ему в зубы сигарету.