перед стикером с «Пьесой» Монтале

чтоб ни вспомнить не мог ты ни свистнуть коня

Сивка-Бурка да где же ты что за фигня

нас спектаклем таким укатали

ущипни себя сделай усилие брат

выше сил твоих видеть как счастлив до пят

намекая на небо на солнце

итальянский башмачник* почти без труда

сквозь пространство и время спустился сюда

и в глаза этой жизни смеётся

_______

*Имеется в виду портрет башмачника кисти итальянского художника Федерико Андреотти (Federico Andreotti) (1847–1930). Репродукция этой работы экспонировалась, в частности, в одном из поездов Арбатско-Покровской линии Московского метрополитена, впрочем, так же, как и стикеры с произведениями Эудженио Монтале.

ПОДСНЕЖНИК

На сельском кладбище весной,

как в сердце каждом, есть надежда

на самый, может быть, простой,

вот-вот пробившийся, живой,

тебя жалеющий подснежник.

По узким тропкам, меж оград,

теперь к тебе приходят редко.

Так редко, что, бывает, взгляд,

почтивший этот скорбный ряд,

здесь меркнет дольше майской ветки…

Непревзойдённой тишиной,

минором ты ему ответишь

как будто в самый лютый зной

зайдёшься мыслью ледяной,

нездешних истин суть наметишь.

Поймёшь как будто, что она

не стелется лебяжьим пухом;

и только в слове, тоньше сна,

тобой продолжится весна,

преосенит и сном, и духом.

Конечно, смерть своё берёт,

в чужом саду берёт и копит.

Но разве это всякий год

на сельском кладбище цветёт

не твой потусторонний опыт?

SАCRIFICIUM

Надолго ли, без цели, без усилья,

Дышать хочу?

Фет

Да что там красавица мудрая терпеливица,

сидела на ветке осиновой бабочка переливница,

на ветке сырой, у просёлка разбитого, где-то под Туношной,

ожидая решительной, в общем-то, встречи с одним предугаданным юношей,

в роскошном своем камуфляже и с длинным сачком энтомолога

блуждающим в лапотной здешней округе так, скажем, отчаянно долго,

что стало едва ли не жаль молодого, казалось бы, и незнакомого —

прекрасно-простому, хрупкому, нежному насекомому.

Минута еще пролетит в непростом ожидании

и будет убийственно рад он удачному их свиданию:

сачком ювелирно сработает, над замершей бабочкой склонится…

но никогда не вместит этой жертвы ни матери… ни поклонницы…

ЛИПА ЛЮБЯЩЕЕ СЕРДЦЕ

Ты, Липа, памятью моей,

как летний день теплом, богата:

я слышу шум твоих ветвей,

а сам в них слышусь, как утрата.

Простой, изящный абрис твой,

твоя ребристая фактура ―

моей бросают головой

все тени от Москвы до Ура.

Не с пьяных глаз, не с кондачка

свою природную цикличность

мы стягиваем в точку А,

чтоб тайной сутью взять с поличным;

чтоб трепетным своим корням,

питавшим всякое словечко,

за трезвость к терпким временам

вдруг припасти глоток на вечность!

……………………………………

……………………………………

……………………………………

……………………………………

От слёз последней суеты

до полугодовалых всхлипов

меня не вспоминаешь ты,

а невозможно любишь, Липа.

***

Давным-давно в земле сырой лежит моя любовь.

…Она приехала в наш класс из города Белёв.

Изящней, царственней, нежней не знал я красоты!

Увы, не бегал я за ней, не наводил мосты,

записку передал всего один лишь только раз,

и получил в ответ стихи, что ранят посейчас…

Иное грезилось ли ей, была ль она слаба,

но до сих пор не верю я, что это не судьба,

что в безответности ты сам не обретаешь дом,

где небо делается вдруг твоим же должником,

где белый фартук, лёгкий бант и локон у виска,

где песня «Надо же» как крик с последнего звонка!

Как будто школа ходит в нас, позабывая срок,

а та авария и смерть один большой урок,

что нет и не было вовек другой такой любви

у милой девочки моей, у Колюжовой И.

ТРИПТИХ НАСМЕШЛИВОЙ БОЛИ

1

Кровотечение старого кирпича

на сереньких стенах Налоговой

инспекции, въехавшей в церковку с лёгкого

решения какого-нибудь