И кажется, что всё навек —

Берёзы-свечи,

И тот стоящий человек,

И этот вечер.


И ночь, вся в золотых огнях

Пустых бульваров,

И от прохожих и меня —

Обрывки пара.


И будто скалы, облака

Над нашим домом,

Плывут в закаты и века

Судьбой ведомы.


И сталкиваются, и вновь —

На небе чисто.

Не были, были – всё равно —

И вслед им – листья.


И всё ж – не меньше облаков,

Без тех, что стёрлись,

И так же – где-то далеко

Звезда сквозь прорезь.


Луна в прорехе, как портрет

В овальной раме —

Как тысячи и сотни лет,

До нас – и с нами.


ДОНБАСС


Край меловых и рукотворных гор,

Донца и Калки, Игоря и скифов,

В разлуке я с тобой – который год!

Который год мне вместо дома Киев!


Я здесь родился – здесь я жил и рос,

Стоят над жизнью, словно заголовки:

Макеевка, Ханжёнково, Буроз

Черёмушки, Криничная, Щегловка…


Встречают, провожают – тополя,

Выстраиваясь в ровные шеренги,

За горизонт дорогу мне стеля,

Под вечер – в золотистом ожерелье.


И трубы на штыки берут рассвет,

Когда я, оторвавшись от бумаги,

Свободен ото всех земных сует,

Смотрю, как реют облачные стяги.


Из этих окон я смотрел на мир,

Когда ещё огромным мне казался

Тот тополь с листьями, истёртыми до дыр…

Сентябрь прошёл, а тополь, вот, остался.


Из этих окон я смотрю на двор,

И тополь худ январской худобою,

Край меловых и рукотворных гор!

Я – хоть и ненадолго – вновь с тобою.


***


Ночь продирается сквозь окна

Чересполосицей огней,

Дождя, листвы, луны моноклем

На мокрой крыше и над ней.


Ночь отпечатана в созвездьях

Лохматых капель фонарей.

И ни души… Чудно, что есть я.

Застыло всё, как в янтаре.


В квадратах окон пальцы-ветви

Увязли, как в смоле паук,

Воздеты вверх с немым приветом

Метёлки тополиных рук.


И неизбежность пробужденья

Сомнительна. Не верю, что

Подслеповатый день проденет

Свой луч, как нитку, между штор,


Что солнце вновь желтком яичным

Вдруг выскользнет из облаков,

Застыв в полуночи, я лично

Не верю, что во сне легко.


В какую ночь уснул – не помню,

Не помню, как попал к окну,

С луной, висящей многотонно

И вниз струящей тишину…


ОГОНЬ


Развели, чтоб согреться, огонь.

Он метался, просился на волю,

Извивался, как мучимый болью,

И тянулся лизнуть мне ладонь.


Без огня – ничего не увидеть,

Непроглядна вокруг темнота,

Чёрно-белы черты, как в графите,

Испещрившем пространство листа.


Как тепло от руки, от дыханья,

От склонённой ко мне головы,

И теперь не нужна мне другая,

Хоть вчера ещё были на «вы».


Ты садишься ко мне на колени —

Мы устали, теперь отдохнём,

И огонь обнимает поленья,

И поленья трещат под огнём.


Это старая, старая сказка,

И сегодня герои в ней – мы,

Хоть сюжет её прост и истаскан,

Как покров окружающей тьмы.


Были двое – и жили до искры,

Промелькнувшей в касании рук,

И не знали тревожащих истин,

Что потом принесли столько мук.


Всё вокруг от огня засияло,

Участилось биенье сердец —

Всем живущим известно начало,

Никому не известен конец.


Посмотри! Что-то вспыхнуло в небе,

Только это ещё не рассвет.

Я счастливым таким лишь во сне был,

Что не снился уже много лет.


Посмотри! Вдруг истаяли звёзды,

Добела раскалён небосвод,

И непройденный путь наш навёрстан,

И все реки перейдены вброд.


Все вопросы нашли вдруг ответы —

Даже ясно, зачем мы живём…

Наша осень вдруг кончилась летом,

И наш вечер вдруг сделался днём.


…Ветер тихо развеивал пепел,

Нашу память об этом огне…

А огонь – то ли был, то ли не был,

То ли в дрёме почудился мне.


Мы простились с тобой. Я направо,

Ты – налево продолжила путь.

Нам кивали сгоревшие травы,

Шевеля предрассветную муть.

Художественное слово: проза

Георгий КУЛИШКИН. Святочная история наших дней


Рассказ


Началось с бабы Тани, соседки по общей прихожей. Хотя, пожалуй, что нет – началось с того, что выдохся картридж, а как раз на воскресенье Алеша планировал отпечатать курсовую, которую, кровь из носа, надо было сдать утром в понедельник. Друзья, он знал, гурьбой укатили за город, а фирмочки, занимавшиеся заправкой, вполне логично оказались запертыми.