В чае – лимон с корицей,

В небе размыта стая,

В сумочке зонтик зябнет,

Свесился шарф наружу.

Рыжая, как лисица,

В старом пальто, босая,

Спрятавшись в лето бабье,

Осень приходит в душу.

***

Вечер замерз, и дождя тихий шорох

Плёлся по улицам сонного города…

Знала ли я, что люблю светофоры?

Нет, раньше знать это не было повода.

На перекрёстке шептал что-то ветер

Окнам домов вдоль пустой магистрали,

Красным напротив горел человечек,

Словно смущённый, что мы целовались.

В тёмном такси, торопящемся к дому,

Я улыбалась, когда мне навстречу

На светофоре другом вспыхнул снова

Тот же смущённый сигнал-человечек.

***

Старый автобус продрог,

Окна в холодном и белом.

Грею, как в детстве, кружок,

Только уже не так смело.

В нём фонарей огоньки

Льются сквозь стужу и манят,

Варежка с левой руки

Спряталась в правом кармане.

Вечер ноябрьский пуст —

Может, хотя б на немножко

Мысленно в детство вернусь,

Грея кружок на окошке…

Рассказ

Александру Васильевичу Веснину стал сниться один и тот же сон. Пожилая женщина с неясными чертами лица являлась ему и задавала короткий, но неизменно повторяющийся вопрос: «Как они там?»

Веснин понимал, что вопрос она задает именно ему, но кто эти «они» и где это «там», поначалу уяснить не мог. А женщина ничего не объясняла, просто спрашивала, протягивала руку – будто хотела погладить его по голове – и пропадала.

Однажды, проснувшись утром, он вдруг понял, кто эта старуха: это же бабушка Катя! Его родная бабушка, мать отца, приходит к нему в его зыбких снах, и просьба ее проста и конкретна: она хочет знать, что стало с ее самыми близкими, с теми, кого оставила на земле, после того, как ее, пятидесятивосьмилетнюю, доел рак желудка. Сашке Веснину тогда чуть за годик перевалило, и вспомнить бабушку он теперь, конечно, не мог, но по рассказам родителей знал, что умирающая часто просила дать ей подержать ребенка и высохшей слабой рукой гладила его по головке, что-то чуть слышно нашептывая.

Фотографий Катерины Груничевой, ни молодой, ни старой, – никаких совсем! – не осталось. Даже самой захудалой карточки, совсем простенькой, излаженной сельским фотографом-неумехой, не нашлось в деревянных рамках на стене деревенского дома Весниных. Потому, наверное, и старуха во снах лицом никак не обозначалась.

Александр Васильевич не верил ни в черта, ни в бога, но, как всякий человек, выросший в деревне и с детства наслушавшийся небылиц о всякой нечисти, хранил в своей душе следы примитивного суеверия. Уже будучи взрослым, он много раз слышал рассказы о том, как умершие приходят во снах к своим близким и обращаются с разными просьбами. К одной вдове муж чуть ли не каждую ночь наведывался с упреком, что она зимой похоронила его, не надев под брюки теплые кальсоны. Перестал приходить только тогда, когда отправила ему исподники в гробу умершего соседа…

Кто знает, что там и как там, – думал Веснин, – может, и есть он, «тот свет». А если есть, должна же бабушка знать, что все ее дети теперь уже в том же самом мире, что и она. Хотя… как знать? Может, они в разных «сферах» обитают: она вверху – они внизу. А вот почему она именно к нему приходит, его спрашивает, – это вполне объяснимо. Он же единственный родной ей человек из ныне здравствующих, кто видел ее наяву, пусть и младенческими непонимающими глазами.

Решив, что надо обязательно побывать на бабушкиной могиле, Веснин выбрал свободное от домашних забот время и однажды, погожим осенним днем, отправился за пятьсот верст на родину.

Добираться надо было сначала поездом, потом автобусом, поэтому времени для копания в памяти оказалось у Александра Васильевича предостаточно. Вспоминалось ему, в первую очередь, то, что когда-то рассказывал отец, – и эти отцовские воспоминания, пропущенные через его собственные, складывались в воображении Александра Васильевича в довольно яркие картины жизни бабушки Кати и деда Василия.