Веснин приложился к стакану. Но пить уже не хотелось, и он вылил остатки водки на могилы. Посидев немного, стараясь сосредоточиться и уловить нужное направление мысли, Александр Васильевич решился довести рассказ-ответ до конца. И повел речь о младшем сыне бабушки, Алексее.

– Отслужив армию, дядя Леша в деревне не остался, перебрался к брату в Ленинград. Устроился в автоинспекцию, надел форму. Окончил вечернюю среднюю школу и автодорожный техникум. Женился поздно, под тридцать лет, но в первой семье прожил всего три года – и подраставший сын не удержал. К тому времени с нелюбимыми сержантскими погонами дядька мой уже расстался, перешел на работу в таксопарк. Водку пил и в выходные, и в праздники, и в отпусках. Случайных женщин в бурный период быстро пролетавшей жизни было у дяди Леши много, но ни с кем из них создать прочные семейные отношения у него не получилось. Сойдутся, поживут год-два и разбегутся в разные стороны. К сорока пяти такая вот жизнь, бегающая челноком между работой и случайными связями, стала ему надоедать. Решил остепениться. Отдыхая как-то в санатории, познакомился с очередной «симпатией» (так он называл временных подруг), которая, как и он, наплавалась к тому времени в бурном море легких отношений и, так же как и он, захотела семейного уюта и покоя. И вроде бы получилось наладить такие отношения…

Веснин прервал сам себя, посмотрел в сторону, припоминая то, что он знал о дяде Леше. И продолжил:

– Зарабатывал он на жизнь не только крутя баранку. Скупал по дешевке приватизационные чеки и через друга, занимавшего какую-то немаленькую должность в руководстве Архангельского морского порта, вкладывал их в этот порт. Появились доллары. Выкупил у таксопарка «Волгу», приобрел нового «жигуленка» и поставил его в бокс гаражного кооператива. Тамара взяла на себя домашние хлопоты. Всё как будто складывалось у них удачно: двухкомнатная квартира на Морском проспекте, машины, гараж, относительный достаток… Жить бы да жить, готовясь встретить тихую и беззаботную старость. Но и у Алексея получилось по той же поговорке: «Человек предполагает, а судьба…» Судьба, бабушка, опять распорядилась по-своему.

Как-то на Московском вокзале, поднимая в багажник тяжелую сумку клиентки, дядя Леша вдруг почувствовал резкую боль чуть выше живота. Боль вскоре отступила, но затем с настойчивой регулярностью стала напоминать о себе в разное время суток. За те же доллары врачи основательно обследовали ему все внутренние органы. Больной оказалась печень, причем болезнь была уже в той стадии, когда лечение не помогает, а лишь на время снимает боль. Не спасли ни разного рода знахари, ни прочие экстрасенсы, каких к тому времени развелось повсюду, как мокриц в сыром подвале…

Дядя Павел мне потом рассказывал: «Выписали Леху в конце апреля, я приехал забирать его домой. Стоит у ворот худенький, сгорбившийся старичок – при его-то росте метр девяносто! – стоит с целлофановым пакетиком. Так жалко стало, до слёз… Угробил печень водкой, дундук! Придет, бывало, к нам в выходной или в праздник с семисотграммовой бутылкой водки – и тянет ее, пока не высосет всю бутылку. Я, говорит, приговорил ее к смертной казни и должен привести приговор в исполнение. Выпьет всё до дна – и не пьян, пойдет – не качнется…».

В глубине кладбища, на старой сухой сосне, дятел давал трещотку, человеческие голоса слышались в стороне, на взгорке, где маячили памятники свежих захоронений. Веснин отяжелел от выпитого, вставать с металлической узенькой скамеечки не хотелось. Тучи попугали дождем и ушли на север, за реку. Выглянуло закатное солнце, оживив всё вокруг.