– Фабрика самую силу из них уже выкачала, меняет на молодых, – поведал Мироныч. – А нам они еще года два послужат лучше любых домашних! И выходит, что все при своем интересе.

Василий Степанович как к человеку, за которым решающее слово, обернулся к жене.

– Возьмем, Вась! У них глаза, как у сироток детдомовских. Возьмем!

Дома младшие с вытянутыми физиономиями взирали на отпускаемых из короба куриных зомби, неприкаянно озиравшихся и не знающих, куда ступить. Они, худышки, занимали так мало места, что из упаковки, в которой некогда приобреталась микроволновая печь, Василий Степанович, словно фокусник, доставал и доставал птичек – одну за одной.

Впрочем, на следующий день невестка уже без устали фотографировала худышек. Развалясь в самых бесстыдных позах, обнаженные курицы грелись, подставляя солнышку кто спинку, кто бочок, а кто, раскорячившись, брюшко. Ни дать ни взять – нудистский куриный пляж.

Вели себя новоселы посмирнее, чем адлеровские серебристые, двор разведывали опасливо и с оглядкой. И все в одно время стали покрываться бежевым и кофейным пухом, который быстро, буквально на глазах, превращался в юные шелковистые перышки.

К дате обещанного принесения яиц курочки зрительно пополнели и похорошели несказанно. Однако понапрасну Василий Степанович заглядывал в обустроенные в точном соответствии с требованиями инструкций приемные гнезда со свеженьким и сухим сеном внутри. Никто в эти гнезда не наведывался и никаких приношений не оставлял.

Нехорошие мысли о повторном над ним плутовстве Василий Степанович упорно прогонял прочь, но в гнезда заглядывал всё равнодушнее.

Прошла неделя после срока, названного девчушкой, которая сама, должно быть, уже удачно родила. Потянулась вторая. И вот однажды, сидя у себя в кабинете перед компьютером, Василий Степанович услыхал потрясенный до самых основ детской души голос внука.

– Дедушка! Дедушка! – надрывался тот, подбегая к окну. – Дедушка!

С испугом за маленького Василий Степанович подхватился, слыша в ушах переполох собственного сердца, а внук, завидя его, призывно замахал руками.

– Выходи! Скорей! – звал он, как на пожар, и только вид смеющейся в саду невестки извещал об отсутствии несчастья.

Перехваченный малышом в помещении бассейна и пойманный за руку, Василий Степанович впритруску спешил за ошалелым ребенком.

– Вот! – распахнутые настежь счастливые глаза потомка указывали под старый куст шиповника, сохраненный при разбивке сада.

Присев до уровня, с которого смотрел малыш, Василий Степанович увидел некое подобие гнезда из расчесанной в кружок травы. В гнезде ровненькой округлой пирамидкой высились аккуратнейшим образом уложенные, чистые-пречистые яйца – все цвета какао с молоком и каждое словно бы в тончайшей прозрачной плёночке. Василию Степановичу, как и внуку, неудержимо захотелось поделиться увиденным – и он, как будто передавая что-то, торжествующе глянул в ликующие очи невестки и в обеспокоенные глаза подбегающей запыхавшейся супруги.

– Мы не там искали! – воскликнул Василий Степанович, словно заступаясь вгорячах перед кем-то за курочек, которые не обманули.

Следовало бы собрать кладку из двух, а то и трех десятков яиц, однако рука не поднималась разрушить такое чудо.

– Кто нашел – ты? – готовый расхвалить, спросил Василий Степанович у внука.

– Мама, – честно признался тот, не умея скрыть сожаление о лаврах, заслуженных не им.

– Пойдемте! – с лукавцей поманила невестка к поленнице под навесом и стопе поддонов, на которых подвозили тротуарную плитку. – Сюрпри-из! – объявила она, прицеливаясь взглядом в нишу, образованную поддонами. Там в уютной тени покоилась точно такая же горка неправдоподобно красивых и чистых произведений природы.