Позвонить, пришла неожиданная мысль. Игорю, Славке, девочкам. Он даже не знает, как они, где и чем живут. Игорь, помнится, хотел стать химиком. Или это Стас хотел химиком, а Игорь… Проклятье, школьные воспоминания Антон просил сохранить. А они стёрлись, как и многое, многое другое.

– Что, вообще ничего не помнишь? – Игорь Страхов ошеломлённо заморгал. – И Лошадь не помнишь, ну, классную дуру нашу? Нет?

– Не помню.

– Да, старичок, – Игорь перестал моргать и скорбно покачал головой. – И Машу Савёлову не помнишь? Вы же целовались напропалую.

Антон покраснел. Имя он в памяти сохранил, остальное – нет. Маша, как же она выглядела, вроде бы с косичками, нет, с косичками была Женя. Или Инна, а Маша… Антон стиснул зубы, вот же проклятье…

– Помню Савёлову, – соврал он. – Говорил с ней недавно.

– Когда «недавно»?

– Ну… – Антон замялся, – может быть, год назад. Или даже полгода.

– Понятно, – Игорь встал и заходил по огромной Антоновой гостиной. – Маша умерла шесть лет назад, старик. Погибла – авария на венерианской орбитальной станции. Она там работала.

– Кем?! – ахнул Антон. Он внезапно вспомнил – Маша Савёлова, метр с кепкой и задорные карие глаза. Смотрела на него снизу вверх и вставала на цыпочки, когда целовалась. – Кем работала?

– Врачом, она всегда хотела. Вас же параллельно загружали, неужели не помнишь?

Антон отрицательно покачал головой. Он чувствовал себя отвратительно. Забыть первую любовь, до чего же он докатился. А её, оказывается, уже нет в живых. Внезапно захотелось выпить. Ему было нельзя, спиртное гипнопрактик категорически запретил. Даже пиво – алкоголь мог оказаться губительным для памяти. Антон собрался и усилием воли желание подавил.

– А остальные? – глухо спросил он.

Игорь принялся рассказывать. Рассеянно барабаня пальцами по столу, Антон слушал о судьбах почти позабытых им людей. Генка Марголин стал экспертом на фондовой бирже. Стас Румянцев подался в маркшейдеры, сейчас ишачит где-то на астероидах. Женя Расторгуева пошла по гуманитарной линии, пишет исторические труды. И Петька Климаш – тоже по гуманитарной, стал профессиональным читателем.

– Как это читателем? – изумился Антон.

– Я когда узнал, тоже обалдел, – хохотнул Игорь. – Новая профессия, старичок. Мы с Петькой недавно встречались – шпарит наизусть цитатами откуда ни попадя. Говорит, что у него в памяти двести тысяч книг, и то и дело новые подгружают. По индексам разложено, как в библиотеке. Поисковиками крутить не надо, звонишь Петьке, и он тебе выдаёт имя-отчество двоюродного дядюшки Анны Карениной.

Антон покивал. Кто такая Анна Каренина, он не помнил. А может, и не знал вовсе.

– А ты-то как? – спохватился он. – Ты сам кем работаешь?

Игорь махнул рукой.

– Я, старичок, можно сказать, летун.

– Лётчик?

– Да нет же. Летун. Так в лохматые времена говорили о людях, ни на какой работе не задерживающихся. Что, не понимаешь? Я переучивался четыре раза, старик. Мне перегружали память.

Следующие полчаса Игорь, азартно жестикулируя, рассказывал, как ему индуцировали новые знания на место старых. Неизбежными при этом потерями памяти он пренебрегал. Снижением зарплат – тоже.

– Ты пойми, старик, неинтересно мне заниматься одним и тем же, – пояснял Игорь. – Ну, был химиком, пока не начало тошнить от формул. Потом кинооператором, помотался по Солнечной, наснимал документальщины. Надоело, как Сатурну кольца. Затем пару лет отирался на животноводческой ферме, ветеринаром. Обрыдло, сам понимаешь. Теперь вот методистом при школе. Как говорится, не знаешь сам, учи других, старичок.

Школьный приятель ушёл, а Антон ещё долго сидел, подперев руками подбородок и бездумно разглядывая макет межпланетного двигателя в одну сотую натуральной величины. Затем поднялся, подключился к сети. Нашёл общую фотографию в школьных архивах, долго глядел на умостившуюся на правом фланге миниатюрную и кареглазую Машу Савёлову. Мучительно пытался вспомнить, но не вспоминалось ничего, кроме разрозненных, несвязных фрагментов.