– Ма-а-аш! Ма-а-аш! – зашипела Ленка Зюкина, лучшая Машкина подружка, с которой они познакомились еще в самую первую смену несколько лет назад.
– Не спи-и-ишь? – Ленка шептала так громко, что Синицына начала ворочаться и спрятала черную пятку под одеяло.
Машкина мама Зюкину недолюбливала. У зюкинских родителей была трешка в кирпичном доме, пятерка «жигули», дача в Жаворонках и видеомагнитофон в чешской стенке. А Машка обожала Зюкину за то, что та была веселой и доброй.
Через десять лет, когда Машка поступит на вечерку в Финансовую академию, Зюкина пристроит ее к своей матери в фирму. А когда на последнем курсе Машка залетит от первого своего тогда еще не мужа, отговорит Машку от аборта. Зюкина будет работать в МИДе, гонять по командировкам, откуда будет привозить Машкиным дочерям кучу красивой одежды и игрушек. А еще через много лет, когда Зюкину будут хоронить в закрытом гробу после аварии на сороковом километре Киевского шоссе, Машка только и сможет подумать сквозь слезы, что Ленка ее единственный настоящий друг. После Зюкиной подруг у Машки больше не будет.
С улицы сквозь открытые настежь окна донеслись звуки горна. Зюкина не выдержала и тоненько запищала:
– Подъем, подъем! Кто спит, того убьем! Кто лежит – того повесим! Подъем, подъем!
Машка прыснула и начала искать на стуле майку и шорты.
После зарядки и быстрой уборки палат все отряды потянулись к большому одноэтажному зданию со старой облупившейся надписью «Столовая». На завтраке к Машке подсел Шмакин, быстро откусил от Машкиного бутерброда и предложил не ходить на спортивные секции, а встретиться после завтрака у клумбы и обсудить «кое-что».
– А Зюкину можно взять? – Машка побаивалась Шмакина и одна идти на встречу не хотела.
– Нужно! – бодро ответил Шмакин и вразвалочку пошагал к своему столу.
Через много лет Шмакин станет олигархом, отожмет у рабочего коллектива небольшой актив в средней полосе, прикупит на деньги знакомых банкиров еще пару-тройку загибающихся заводов и выстроит неплохой бизнес. Ударится в православие, женится на молоденькой девушке из нужной семьи, родит пятерых детей, одного за другим, купит квартиру на Остоженке, загородный дом по Рублево-Успенскому, дачу в Италии, квартиру в Лондоне, а потом вдруг решит, что устал делиться. И не поделится. Машка не сразу узнает на фото в интернете в хмуром, заросшем щетиной человеке своего Шмакина. Того, смелого и наглого, из восемьдесят четвертого года. И только между делом скажет старшей дочери:
– Смотри, Поль, это же Шмакин, мы с ним в детстве вместе в пионерлагере трубили.
Шмакину придется оттрубить пятнадцать лет строгача.
Минут через десять после завтрака у большой клумбы, усеянной вонючими ноготками, собрались пятеро: Машка с Зюкиной и Шмакин с еще двумя мальчишками из отряда – толстым верзилой Бубиным и очкариком Лейбовичем. С Лейбовичем никто в отряде, кроме Шмакина, не дружил, потому что Лейбович был вундеркиндом и в восемь лет уже имел второй разряд по шахматам.
– В общем, ребза, есть маза, – медленно протянул Шмакин, – давайте играть!
– Во что? – спросили хором Машка с Зюкиной.
– В мушкетанцев! – с пафосом ответил Шмакин, выдвинув вперед правую ногу.
– Мушкетеров, – тихо поправил Лейбович.
– Кого- кого? – Зюкина почесала веснушчатый лоб.
– Зюкина, ты будешь Миледией! – быстро сориентировался Шмакин, Лейбович молча закатил глаза.
– А что это, вообще? – спросила Машка.
– Это книжка такая, французского писателя. – Лейбович поправил круглые очки в черной оправе.
– Мы не читали! – гордо выпалила Зюкина. – Да, Маш?
Машка не читала, но ей было стыдно перед умным Лейбовичем, и она промолчала.