когда красавицы эти мимо меня пробегали.
не пробегали даже, а быстро так семенили
по гравийной дорожке.
и у брюнетки под майкой упруго скакали дыни,
а у блондинки прыгали капитошки.
«будешь готов ли да…»
будешь готов ли да
белым гореть с утра?
вскинет бровь саида
плечом поведет зухра
стану готова и я
кипеть в городском саду
обронит бамбарбия
подмигнет киргуду
сколько нас не считай
ложись бел на бордюр
распахнет гюльчатай
разольется будур
будешь ими любим
так как не знаешь сам
кивает сим-салабим
поддакивает сезам
сыпали айлюли
и растворялась тьма
отрывала гюли
штопала фатима
комары
Там комары! О, Боже! Комары!
Вонзают свои хоботы в шары
молочных дачниц.
Раздаются стоны.
Сердец биенье, жаркие шлепки.
Но как проворны
крылатые гусары!
Как легки!
Как обходительны, как смелы, остряки!
(совсем не то, что наши мужики).
Кто еще может так желать тепла,
томясь в лесною чаще, в перелеске?
Шуршать у равнодушного стекла,
и вспеслкивать ногами как в бурлеске
заставить дам, идущих тенью лип?
Любовник тонкий, ты погиб.
Погиб.
В пик наслажденья брызнул земляникой.
Но натиск твой, твой темперамент дикой,
пример высокий чувственной игры
души красавиц, знаю, растревожит.
– Там комары! Ах, мама, комары!
Там комары! О, мама!
Боже!
Боже!
случай на Сущёвке
позвонил на Серебрянный Дождь,
сообщить – на Сущёвке, мол, пробка.
вдруг, направо – красотка: сумка, укладка, бровка,
осиная талия…
ну, бабац – и авария!
я на радио в автоответчик вещаю,
грустно так сообщаю,
что пусть мне и неловко,
хоть девушка замечательна,
но теперь уже встала Сущёвка
наверное окончательно.
колготки
пришла на работу в том же, что и вчера.
такая же как вчера: нарядная,
пахнущая духами.
только колготки другие.
лида
тихо зашли в сумрак лифта
я, николай и лида.
вкусно пахли шамнунем,
югом, морем, июнем
длинные волосы лиды.
они как солнцем облиты,
приправлены ноткой мяты…
вдыхали мы прелесть лиды
с нулевого по пятый.
а с пятого – коля-голем
душил меня алкоголем.
«встретил её случайно на Нижегородской, в кафе…»
встретил её случайно на Нижегородской, в кафе,
рядом с домом, где она когда-то жила.
мы встречались:
сколько уже назад – восемнадцать, семнадцать?
кучерявая, ладная, в шелестящей как осень юбке,
и даже – не по сезону – веснушки.
заехала с сыновьями (трое) проведать родителей.
– Не узнала тебя.
Когда подошел, – подумала, – одноклассник.
И только потом, когда засмеялся,
вспомнила по клыкам.
по клыкам.
я потом долго думал.
прям, вот так и сказала.
а когда расставались уже —
обняла.
не приличия ради, как это обычно,
а как своего.
это сложно словами.
но вы, наверно, и сами знаете, как бывает,
когда она обнимает
как своего.
«приходила с работы…»
приходила с работы
включала масляный радиатор
но пока он нагреется
холод такой
носки свитер
на кухне плиту плиту
электрическая не очень
в прошлой на войковской
газовая какая
была замечательная
руки над ней протянешь
и застываешь
весёлое
золотое
пламя
шумное
такое
родное
такое
живое
как те хризантемы.
оль
– не, с колей мы разошлись,
да не, ещё в декабре,
сразу же после кризиса:
сколько ему говорила
про ипотеку,
долбила ему, дураку, долбила..
оль,
ну сколько можно мотаться
по этим съёмным окраинам не дороже тридцатки?
ещё когда повторяла:
бери, пока предлагают!
вальцова как-то одна тянет в химках?
катя и сева в ховрино сразу двушку!
оль, да по мне хоть клетушку!
хоть в жопе мира!
но свою, понимаешь, свою!
завтра что поменялось – и на улицу с чемоданом,
а он мне про францию, блядь, про париж,
веками, мол, люди живут
на съемных квартирах.
я, оль, в париже, может быть, и согласна,
но пока в бибирево – хочется, знаешь, свою.
а потом ещё, оль, ферма блядская эта,
и кто их только придумал?
как мальчик маленький, зла не хватает,