непропорционально большой головы, лишающей Серёгу всякого равновесия, а во-вторых – из-за

плоскостопия. Ну, с плоскостопием-то всё понятно – любого человека придави такой внушительной

головой, так и у него стопы выпрямятся. Только у Серёги это плоскостопие, кажется, во всём: в

походке, в любом жесте и движении. А вот голова у него, напротив, совсем не плоскостопая –

пятёрки так и сыплются в дневник. Однажды Серёга жалуется, что из-за этих плоских стоп его,

наверное, даже в армию не возьмут. Ох, как здоорово его потом можно было бы этим подразнить,

если б он сам не страдал от такой перспективы. Так что смеяться тут над ним даже как-то и не в

удовольствие.

Видимо, потому, что Серёга не только родительский, но и учительский любимчик, да и сама

Надежда Максимовна – учительница в младших классах, самомнения в нём – хоть отбавляй.

Белобрысому Роману он приклеивает прозвище «Беляк» с разными приложениями, так что Роман

разом обретает множество оскорбительных дразнилок, связанных с грибами, зайцами, но что

самое обидное и позорное – с белогвардейцами. На переменах Ромка-беляк гоняет неуклюжего,

как медвежонок, Серёгу по классу и лупит учебником по чему попало, а чаще, конечно, по его

большой изобретательной башке. А однажды, когда Огарыш уж как-то совсем неудачно, как из-под

топора, подстригает Ромку, оставив криво подрубленную челку, Серёга дразнит его «Бобиком».

Этого Ромка уже не выносит и дома со слезами жалуется матери. Его слёзы видит и тётка

Валентина, жена дяди Тимофея, которая сидит за столом со стаканом густого чая с молоком.

– Ну, так и ты ответь ему как следует, – советует тётка, – он тебе: «Бобик», а ты ему:

«Большеголовый Сундук».

У Ромки от удивления, кажется, сохнут не только слёзы, но и жалостливые сопли. Удивлённо

смотрит на Валентину и Маруся. У Валентины, матери троих сыновей, жаловаться в семье не

позволяется: парни сами устанавливают свои контакты с миром и сверстниками. Хныкающим или

побитым ещё и дома добавляется – не жалуйся. Причём добавляет Валентина, а не Тимофей,

считающийся слишком мягким с детьми.

Совет её кажется злым и невозможным даже для обиженной души. Удивительно, что несмотря

на постоянное высмеивание других и придумывание для них разных обидных прозвищ, сам Серёга

обходится без прозвища. Обижать Серёгу не решается никто, видимо, чувствуя, что его обида

будет неравноценной. Ведь, давая прозвище Серёге, просто невозможно обойти его большую

голову. Нельзя же, обогнув главное, сделать акцент на чём-то второстепенном. Механизм делания

прозвищ не таков. И потому Серёга остаётся просто Серёгой, что может считаться и именем, и

прозвищем.

Конечно же, Роман и не думает воспользоваться злой подсказкой тётки, но на следующий день

после первого же «Бобика» этот «Большеголовый Сундук» вылетает у него сам по себе. И Серёга

замирает, как пронзённый. Он разоблачён! Губы его трясутся, большие глаза расширяются и

стекают крупными слезами. Оказывается, о его недостатке знают! Он долго стоит потом у окна,

растирая слезы и всхлипами глотая большие куски воздуха. Роман покаянно и с опасением ждёт

каких-нибудь ещё боольших его гадостей, но на следующей перемене вдруг словно перемолотый

Серёга подходит к нему с пустым бледным лицом.

– Может быть, так-то не надо, а? – едва проговаривает он вновь запрыгавшими губами. – Это

нечестно…

С этого-то момента и начинается их взаимопроникновенная дружба. Потом они уже вместе

всюду.

Как-то летом они лежат, загорая на протоке, а рядом с ними оказываются городские мужчина и

женщина. Для деревенских пацанов удивительна уже сама женщина в купальнике на песке: никто