– А что, если ты никогда не увидишь эту нить? – спросила она. Её голос был тихим, почти осторожным, как будто она заглядывала в тёмную комнату. – А что, если ты всё время ходишь по кругу и даже не знаешь, что она есть?

Он едва заметно улыбнулся – словно уже не раз слышал этот вопрос.

– Тебе не нужно ее видеть, – сказал он. – Нить терпелива. Ей всё равно, сколько времени ты потратишь и насколько заблудишься. Она просто ждёт.

Он снова посмотрел на звёзды.

– Иногда нить тянет тебя к человеку, но ты не узнаёшь его сразу. Может, он выглядит как незнакомец, а может, ты слишком занят поисками кого-то другого. И вы проходите мимо. И нить натягивается. Но не рвётся.

Она представила себе эти невидимые нити, протянутые через города, через океаны, связывающие людей так, как они даже не подозревают.

– А если она запутывается? – спросила она.

– Она запутывается очень часто, – ответил он, – Жизнь запутана. Люди спотыкаются, сворачивают не туда, теряются. Нить образует узлы. И может казаться, что ты никогда не доберёшься до другого конца. Но именно тогда нужно верить в нее сильнее всего.

Его голос стал тише.

– Иногда путаница – часть пути. Она чему-то учит. Чему-то, чего ты бы не узнал иначе. И когда ты наконец встречаешь того, кто связан с тобой этой нитью – узлы делают вашу связь только крепче.

Она всматривалась в него, в то, как он говорил – с такой уверенностью, будто прошёл этим путём сам.

– А ты… ты нашёл кого-то на другом конце своего шнура? – спросила она, не зная, не слишком ли личный это вопрос.

Он посмотрел на неё, глаза его были глубокими и спокойными.

– Возможно, – ответил он. – А может, они всё ещё в пути. Но я больше не беспокоюсь об этом. Нить знает дорогу. Даже если я – нет.

Они долго сидели в молчании. Он думал о людях в своей жизни —

тех, кого он встретил, кого потерял, кого ещё не знает. Возможно, нить привела его в этот момент. А может, приведёт ещё дальше – туда, куда он пока даже не может представить.

Что-то шевельнулось у неё внутри – тихое, хрупкое, как первый огонёк свечи в темноте. Может, он прав. Может, нить и правда не нужно видеть, чтобы она была настоящей.

– Как думаешь, нить когда-нибудь сожалеет о том, кого соединяет? – наконец спросила она.

Он снова улыбнулся – мягко, спокойно, как будто сам вопрос уже содержал в себе ответ.

– Нет, – сказал он. – Она просто плетёт. А мы идём следом.

30

н сидел за столом, и одинокая свеча отбрасывала дрожащий ореол света на потрескавшуюся фарфоровую тарелку. В комнате стояла

тишина, нарушаемая лишь лёгким дыханием ветра, скользившим по стеклу – как тихий шёпот чего-то забытого, но не до конца ушедшего. Вилка застыла в воздухе над тарелкой, её отполированная поверхность улавливала отблески пламени. Еда оставалась нетронутой – казалось, она была приготовлена не для того, чтобы ею насытиться, а просто чтобы заполнить пустоту.

Её отсутствие ощущалось почти материально – как будто сам воздух хранил её память. Он почти видел её напротив: голова чуть склонена в том самом жесте, каким она слушала; её смех – лёгкий, разлетающийся по столу, как солнечный свет. Стул, на котором она обычно сидела, теперь казался тяжелее остальных – словно в нём осталась её тень.

Он поднял бокал, наполовину наполненный вином, и долго смотрел в его глубину. Красное вино ловило свет, густое и тёмное, как тайна,

слишком долго остававшаяся невысказанной. Это было её любимое. Она часто рассеянно водила пальцем по краю бокала, пока говорила. Он вспомнил об этом сейчас – как тот же палец когда-то рисовал круги на его руке, на груди, на всей его жизни.