Старик: Здесь ли живет пастор?

Тэбби: Да.

Старик: Мне надо его видеть.

Тэбби: Он болен и лежит в постели.

Старик: У меня для него послание.

Тэбби: От кого?

Старик: От Господа.

Тэбби: От кого?

Старик: От Господа. Он желает, чтобы я возвестил приход жениха и что мы должны приготовиться к его встрече, что нити скоро ослабнут и золотая чаша будет разбита, кувшин будет разбит у фонтана.

На этом он завершил свою речь и внезапно исчез. Тэбби закрыла дверь, и я спросила, знакома ли она с ним. Она ответила, что никогда раньше не видела ни его, ни кого-либо ему подобного. Хотя я абсолютно уверена, что он был неким фанатичным энтузиастом, возможно, положительно настроенным, но совершенно лишенным подлинного благочестия, я все же не могла удержаться, чтобы не зарыдать от его слов, столь неожиданно произнесенных в тот особый период».

Хотя датировка следующего стихотворения несколько неопределенна, кажется весьма уместным привести его именно здесь. Должно быть, оно было написано до 1833 года, но насколько раньше, определить невозможно. Привожу его как пример замечательного поэтического таланта, проявившегося в различных мелких произведениях того времени, по крайней мере во всех тех, которые мне довелось читать.

Раненый олень

Наверно, пришло время дать описание мисс Бронте. В 1831 г. она была тихой задумчивой девочкой на пороге своего пятнадцатилетия, очень миниатюрной – «низкорослой», как она сама о себе отзывалась. Но так как ее конечности и голова были совершенно пропорциональны по отношению к ее изящному, хрупкому телу, ни одно слово, даже отдаленно намекающее на какой-либо изъян, не может быть сказано об этой девочке с мягкими и густыми каштановыми волосами и своеобразными глазами, которые мне трудно описать, так как я увидела их, когда она была уже старше. Большие и красиво очерченные, они были красновато-карими, но при пристальном наблюдении радужная оболочка отливала самыми разнообразными оттенками. Ее обычным выражением было тихое, сосредоточенное внимание, но время от времени, когда что-либо вызывало ее живой интерес или справедливое возмущение, ее выразительные глаза струились светом, как будто в их глубине зажигалась некая духовная лампада. Я никогда ничего подобного не наблюдала ни у единого живого существа. Что до остальных ее черт, то они были заурядными, крупными и плохо гармонировавшими друг с другом, но если не задаваться целью их перечислять, это вряд ли можно было заметить, настолько глаза и мощь ее облика затмевали любой физический дефект; кривой рот и большой нос быстро забывались, лицо же приковывало к себе внимание, сразу же привлекая всех тех, на кого ей самой хотелось произвести впечатление. У нее были самые миниатюрные ножки и ручки, какие мне только доводилось видеть, и когда она подавала мне руку, казалось, что на мою ладонь опускается мягкая птичка. Ее утонченные длинные пальцы обладали особо нежным прикосновением, вследствие чего любое ее рукоделие, будь то письмо, шитье или вязанье, было необычайно ясным и четким. Она была исключительно аккуратна во всем своем облике и привередлива в том, что касалось фасона обуви и перчаток.