Представляется странным, что мистер Вилсон не был проинформирован учителями о том, как готовилась пища, но нужно иметь в виду, что семья Вилсонов знала кухарку достаточно давно, в то время как учителя были наняты для исполнения совершенно иных обязанностей – а именно, для преподавания. Им ясно дали понять, что лишь это и входит в круг их обязанностей, а закупки и распределение провизии оставались прерогативой мистера Вилсона и кухарки. Учителя, конечно, не были склонны жаловаться ему на это, но даже когда жалобы доходили до него, он отвечал, что детей надо воспитывать так, чтобы они больше интересовались возвышенными предметами, а не потворствовали своему желудку, и читал им наставления о греховности чрезмерной заботы о телесном (очевидно, не осознавая тот факт, что ежедневное отвращение и отказ от еды безусловно пагубно скажутся на их состоянии).

Здоровье девочек подвергалось еще одному испытанию. Путь из Кован-Бридж в церковь Тансталл, где проповедовал мистер Вилсон и которую они посещали по воскресеньям, составляет две мили и идет то вверх то вниз по открытой местности. Такая прогулка освежает и бодрит летом, но не в зимнюю стужу, особенно для детей с вялым кровообращениям вследствие их полуголодного состояния. Церковь не обогревалась, так как не была оборудована для этой цели. Она стоит в открытом поле, и влажные туманы льнут к ее стенам и проникают внутрь сквозь окна. Девочки брали с собой холодный обед и съедали его между службами в помещении над входом, в которое можно было проникнуть из бывших галерей. Распорядок этого дня был слишком мучительным для хрупких детей, особенно для апатичных и тоскующих по дому так, как бедняжка Мария Бронте. Ее состояние все ухудшалось, застарелый кашель, оставшийся после коклюша, не проходил; намного превосходя умом своих сверстниц и подруг, она была одинока среди них по той же самой причине. К тому же у нее были досадные недостатки, из-за которых она постоянно была на плохом счету у воспитательниц и даже стала объектом безжалостной неприязни одной из них, изображенной в «Джейн Эйр» как мисс Скэтчерд и чье подлинное имя я не буду раскрывать из милости. Едва ли нужно уточнять, что Мария Бронте стала прототипом Элен Бернс, воспроизведенной Шарлоттой очень точно благодаря ее изумительному искусству создания характера. Ее сердце до самой последней нашей встречи все еще трепетало от бессильного возмущения треволнениями и жестокостью, которым эта женщина подвергала ее нежную, терпеливую, умирающую сестру. Ни слова в этой части «Джейн Эйр» не представляет собой отступления от буквального воспроизведения сцен между ученицей и учительницей. Те, кто учился в то же самое время, безошибочно определяли авторство этой книги из-за сильного чувства, с которым описываются страдания Элен Бернс. Кроме того, они опознавали мисс Темпл по описанию ее мягкого достоинства и великодушия, единственно справедливой дани человеку, к заслугам которого все они относились с уважением. Но когда осуждению подверглась мисс Скэтчерд, они также узнали в авторе «Джейн Эйр» поневоле мстительную сестру страдалицы.

Одна из соучениц Шарлотты и Марии Бронте, помимо еще более ужасных воспоминаний, поделилась со мной следующим. Дортуар, где спала Мария, представлял собой длинную комнату, по обеим сторонам которой стоял ряд узких кроваток, занимаемых воспитанницами. В конце этого дортуара находилась примыкавшая к нему спаленка, приспособленная для нужд мисс Скэтчерд. Кровать Марии стояла у самой ее двери. Однажды утром, после того как она так серьезно занемогла, что потребовалось приложить ей к боку пластырь (ранка от которого полностью еще не была залечена), колокольчик прозвонил подъем, и маленькая Мария простонала, что она больна, так больна, что желала бы остаться в постели. Некоторые из девочек посоветовали ей так и поступить и пообещали объяснить все это директрисе мисс Темпл. Но мисс Скэтчерд находилась поблизости, и ее гневу пришлось бы подвергнуться еще до того, как смогла бы вмешаться милосердная мисс Темпл. Итак, трясясь от холода, больной ребенок начал одеваться. Все еще сидя в постели, она медленно натягивала черные чулки из крученой шерсти на свои худенькие бледные ножки (моя собеседница говорила так, как будто она все еще видела эту картину, и из-за неутихающего возмущения кровь прилила к ее лицу). Как раз в эту минуту мисс Скэтчерд вышла из своей комнаты и, не требуя никаких разъяснений у больной перепуганной девочки, схватила ее за руку (с той стороны, к которой был приложен пластырь) и одним резким движением вытолкнула ее на середину спальни, ругая ее без умолку за отвратительные, неряшливые повадки. Там она ее и оставила. По словам моей собеседницы, Мария не проронила ни единого слова, за исключением просьбы сохранять спокойствие, обращенной к самым возмущенным девочкам. Медленным, неверным шагом, постоянно спотыкаясь, она наконец спустилась вниз – и получила выговор за опоздание.