Старшая, Татьяна, не красавица, но в отца пошла. Ольга – так та на бурятку похожа, будто приёмыш в семье объявился. Тоська – хоть и малая, а в движениях столько гонору, да черты лица тонкие, красивые, будто королевна какая; Галка с Машкой – пусть и погодки, да сразу видно – в Агрипину, в бабку, толстопятые вышли.

– Олька, ты грязь не замешивай, садись на облучок.

– А мне, дедуля, суток восемь поездом ехать. Ещё насижусь. Так здорово землю ногами чувствовать!

– Куда же тебя несёт? Воевать надумала, а девчат кто растить будет? Отец, так тот уже на фронте. Матери легко за таким семейством смотреть?

– Девчонки и сами не маленькие. Я сколько себя помню, всё больше по людям детей нянчила. Там и столовалась. Рта лишнего в семье не было. А так, выходит – без пользы в семье росла, теперь случись что – потеря небольшая.

– Глупости городишь. Одно дело – у чужих людей столоваться, другое – по полю на брюхе ползать, да ещё с катушкой. Да и мужичья кругом видимо – невидимо. Неровен час, лиходей какой встретится.

– Вон, деда, куда занесло. Сговорились все, что ли? Что бабушка, что мама, у всех страхов пересчёт небольшой – либо убьют, либо зло причинят. Я что, к диким зверям на растерзание еду?

– Вот, упёртая! Вся ваша порода такая. И куда торопишься?

– До фронта пока доберусь – война закончится. Кому потом связисты нужны?

– Связисты всегда нужны. И в мирной жизни сгодишься. Дай бог, чтобы война проклятая скорее закончилась! Сколько народу положили! Моя бы воля, привязал бы в подвале, чтобы до самого окончания на привязи сидела.

Ольга больше не пререкалась. Хотелось тишины. Хотелось слышать не нравоучения и сетования старика, а шум сосен, скрип старой расхлестанной телеги и мерное чавканье грязи под копытами лошади. Такие незатейливые мирные звуки! Когда их ещё услышишь?

Много желаний таится в девичьем сердце, но самое главное – хотелось быть полезной Родине. Она к ружью привычная. Конечно, на медведя ходить не доводилось, а белку, пусть и не в глаз, но била.

Татьяна, старшая, поспокойнее, а она, Ольга, никогда тихим нравом не отличалась – больше в ней мальчишечьего было. Разве можно спокойно сидеть в такое неспокойное время? Нет, не будет она за чужими спинами отсиживаться!

А пока в размеренных звуках проходила дорога, память увлекла в недавнее прошлое.

Оно казалось таким чужим, словно происходило не с ней, а с каким-то другим человеком, боль которого неведомыми путями сошлась со всем ее существом.

Она торопилась. Оставалось сделать немногое: перемыть посуду, поднести дрова, постирать детские пелёнки, приготовить ужин и сделать уроки. Как правило, уроки Ольга делала в самую последнюю очередь глубоко за полночь.

Если хозяин придёт раньше, ничего она сделать не успеет. Он, по-обыкновению, будет смотреть не на неё, а куда-то мимо, как сквозь стенку. Потом от портнихи придёт хозяйка и будет пересказывать то, что говорят о них в городе. Мол, живут не по средствам. А потом, за ужином, будет давать мелкие, никчемные указания, просто так, лишь бы что-то говорить. Выпив, зардеется румянцем и начнёт в который раз объяснять, где Ольге надо находиться, когда они дома. Знай, мол, своё место.

Ольга своё место знала и исправно выполняла то, что входило в её обязанности и что не входило. Всё ради того, что школа, куда её отпускали хозяева в первой половине дня, находилась в двух шагах от дома. Это так удобно, особенно если на улице мороз в минус пятьдесят градусов.

Оставалось совсем немного. Она окончит седьмой класс, начнёт взрослую самостоятельную жизнь и первое, что она сделает, распрощается с этими людьми и больше никогда в жизни не переступит порог этого дома.