Не успел я разложить вещи, как со двора послышался страшный визг, я сперва подумал, что заработала сигнализация автомобиля, но когда подошел к окну, то увидел, что он – двор – заполнился стайкой маленьких варваров дошкольного возраста. Обычно люди умиляются детям, я – нет. Мне кажется, именно то, что ими умиляются, и позволяет детям стать из маленьких варваров большими. Ну а наделить их какими-то исключительными свойствами, поставить выше взрослых по нравственной чистоте, считать, что дети способны аж философствовать, понимать что-то в эмпиреях – нелепость, впрочем, широко распространенная в русской классической прозе.

Я поспешно закончил распаковку, взял сумку и вышел.

Когда мы с Рипсик поженились, я был уже взрослым человеком, несколько раз разведенным, и мой генотип изрядно оброс фенотипом – но шагая сейчас, уже без чемодана, по Невскому в сторону первого из тех издев… ладно, хватит, все поняли… издательств, которые мне следовало посетить, я размышлял именно над своим происхождением, или, точнее, над одним из его нюансов. Но я не могу о нем сказать, пока не скажу два слова о Петербурге. Увы, я тут не родился, не блистал, и даже мало по нему гулял. Так уж случилось, что судьба закинула меня из ветреного (только в прямом смысле) Таллина не в Петербург, а в Москву. Хотя сперва мне хотелось в Ленинград. Я попытался поступить в здешний театральный институт, но не прошел по конкурсу. А вот на сценарные курсы поступил – однако это заведение находилось в Москве. И я, как говорится, забыл про Ленинград (а Москву, прожив там два года, возненавидел). Потом однокурсник пригласил меня в Армению и я влюбился в эту страну, даже раньше, чем в Рипсик. После нашей женитьбы, в течение многих лет, мы с ней вообще никуда не ездили, разве что изредка в Ереван, навестить ее родителей – не было денег. А когда они появились – небольшие, но все же деньги, мы стали летать в Италию, и полюбили ее так страстно, что в какой-то момент это превратилось в безумие: нам хотелось посетить каждый город и городок, увидеть еще одно великолепное палаццо, еще одну прекрасную фреску – ибо любовь эта, хоть и безумная, не была слепой, мы любили Италию за ее великое искусство. И так же, как мы искали в путеводителях соборы, в которых потом восхищались очередной неведомой обычному туристу работой Филиппо Липпи или Беноццо Гоццоли, так мы перешаривали и репертуар оперных театров, в поисках постановки с лучшими итальянскими певцами – и ездили специально, чтобы их послушать, что тоже, конечно, было безумием, ведь у нас не было денег даже на то, чтобы купить без скидки йогурт; а на оперу в Италии – были.

А потом мы как-то снова поехали в Петербург, и поняли, что это – тоже Италия. Какое знакомое ощущение, дойти до Казанского собора, и вспомнить про колоннаду Бернини. Петербург, как нам показалось, отличался от итальянских городов одним – он был больше; но это ему не вредило, наоборот, простор подчеркивал его итальянскую прелесть, отвлекая внимание от того, что построено не итальянцами и не под их влиянием, ибо чем-чем, но архитектурой русские не блещут (вот стройными ножками дрыгать на сцене, это у них неплохо получается, именно стройными, критика, когда-то высказанная классиком русской поэзии, пошла на пользу, каким именно образом эффект был достигнут, загадка, но результат налицо). Однако это не означает, что мы зачастили в Питер, его мы все-таки знали, в отличие от Ассизи, или, скажем, Монтефалько, так что мы вновь и вновь отправлялись на полуостров, который не Крым. А затем Рипсик не стало, и с этого момента меня уже не тянуло в Италию, то есть, я, конечно, продолжал туда ездить, но только в Венецию, на могилу Рипсик, а сама Италия меня интересовать перестала, места, где мы до того побывали вместе, причиняли боль, а те, куда мы не успели, причиняли еще бо́льшую боль, так как Рипсик их уже не увидит. Какое-то время я еще лелеял мечту продолжить книгу об Италии, начатую Рипсик незадолго до смерти, но когда я вернулся из Феррары домой, к нашим медведям, которые терпеливо ждали меня, тесно прижавшись друг к другу в просторном кресле, то пришел к выводу, что одному мне с ней не справиться, и бросил как саму затею, так и поездки в познавательных целях – зато я вскоре отправился в Петербург, к Учтивым, и понял, что вот этот город для меня – в самый раз. С одной стороны, ты в Италии, а с другой – не так больно. К тому же, тут не только Учтивые, но вообще все разговаривали на языке, для меня почти родном – родном, потому что если армянский был для нас с Рипсик языком любви, то русский – интеллектуального общения. И я обзавелся годовой визой и стал ездить сюда регулярно.