. Я к ней не пойду, и все», – вот что сказал он. Но иногда посреди ночи я просыпался разбуженный сдавленным криком отца, вырывавшегося из ночного кошмара, после чего лежал и слушал, как мама долго успокаивала его. Я слышал как он говорил ей о чем-то вроде «… в озере…» или «… в глубине в темноте…» и этого было достаточно для меня, чтобы понять, что именно пробирается в сны моего отца своими длинными черными щупальцами. У отца испортился аппетит и он часто, не сумев осилить и половины обеда или ужина, отодвигал тарелку в сторону, что было грубейшим нарушением его прежнего девиза: «Подниматься из-за стола нужно с чистой тарелкой, Кори, потому что сию минуту в Индии такие же мальчики и девочки как ты страдают от голода». Он заметно похудел и осунулся и на ремне его форменных брюк молочника появилась новая дырочка. Его лицо сильно изменилось, скуловые кости заострились, а глаза глубже запали в глазницы. Он по-прежнему постоянно слушал передачи с бейсбольных матчей по радио и смотрел игры по телевизору, но теперь довольно часто засыпал в своем любимом кресле, откинув голову на спинку и открыв рот. Во сне его лицо подергивалось.

Мне стало страшно за отца.

Мне казалось, что я понимаю ту силу, что его гложет. И дело тут было вовсе не в том, что он столкнулся с убийством или не смог вытащить того человека из машины, хотя тот наверняка все равно уже был мертвым. Дело было не в убийстве, как в таковом, поскольку подобное в Зефире случалось и раньше, хотя – слава Богу – довольно редко. Главным тут, насколько в этом я мог разобраться, было то дьявольское зло, которое стояло за всем происшедшим, и именно оно так глубоко въелось в душу моего отца. Отца нельзя было назвать глупым или наивным; он был наделен жизненной сметкой в обычном смысле этого слова и мог отличить плохое от хорошего, но как человек своего круга во многом он был наивен в отношении незнакомых ему ранее проявлений окружающего мира. Например, я был уверен, что до сих пор он не верил в то, что в Зефире может крыться подобного рода зло, совершенно демонического и адского свойства. Мысль о том, что человеческое существо может быть вот так до смерти забито, потом совершенно хладнокровно удушено рояльной струной, причем муки тут рисовались самые невообразимые, после чего приковано наручниками к рулю автомобиля и сброшено в глубины одного из самых зловещих и страшных мест в округе, озера Саксон, и лишено христианского погребения на богоугодной земле – и самое главное то, что это ужасное деяние было совершено в его родном городке, где он родился и вырос – переломило что-то очень важное внутри него. Может быть добавило тут своего и то, что в глазах отца у погибшего не было прошлого, а также и то, что никто не откликнулся на отправленные шерифом Эмори запросы.

– Ведь он не может быть просто никем, – в одну из ночей услышал я, как за стеной говорит маме отец. – У него могла быть жена и дети, братья и сестры. Да и вообще просто какие-то родственники. Господи, Ребекка, у него должно было быть имя! Кто он такой? Откуда он пришел?

– Узнать это – дело шерифа.

– Джей-Ти не способен узнать даже номер почтового отделения в соседнем городе. Он давно махнул на все рукой!

– Думаю, что тебе все-таки стоит заглянуть к Леди, Том.

– Нет.

– Почему нет? К чему такое упрямство? Ты же видел ее рисунок. Это та самая татуировка, верно? Так почему ты не хочешь зайти к ней и просто поговорить?

– Потому что… – отец замолчал и я почти физически почувствовал, как мучительно он разыскивает в себе подходящий ответ, который можно было облечь в слова. – Потому что я не верю в то, чем она занимается, вот почему. Вся эта ее магия и колдовство – сплошное балаганное надувательство. Грязные фокусы, которые годятся для нищих-попрошаек на улице. Знаешь, откуда она узнала об этой татуировке – из «Журнала»!