Однако все изменилось, когда евреи – в 1941 году им было предписано носить на одежде желтую звезду – широким потоком потекли из оккупированной части Франции и стали прибывать в Шамбон. Трокме понял: чтобы спрятать беженцев, нужна лучше организованная и куда более опасная модель сопротивления. Философ Филип Халли подчеркивал, что Трокме и его односельчане были самоучками. Они не располагали ни наставниками, ни учебниками, ни даже просто листовками, с которыми могли бы сверяться. Налаживание связей с другими подпольными организациями, поиск безопасных убежищ, создание легенд и подделка документов для беглецов – все это требовало чрезвычайно высокого уровня планирования и администрирования. Так что в практическом и организационном аспекте эта работа по спасению жизней отлаживалась непрерывно.

При этом столь же существенными были и менее практические аспекты сопротивления. Хотя шамбонцы создавали эффективную организацию буквально на ощупь, в самой необходимости сопротивления не сомневался никто. Твердость позиции объяснялась отчасти историческим опытом местной протестантской общины, но не в меньшей степени – нравственными убеждениями, которых всю сознательную жизнь держался Трокме. Сопротивление – это прежде всего мировоззрение, которое воплощает моральный императив признавать и уважать достоинство любого человека.

Таким образом, к тому времени, когда остальные французы только начали сознавать бесчеловечность режима, шамбонцы уже разобрались, как действовать. Это выразилось и в таких с виду незначительных поступках, как отказ от присяги на верность, и в куда более серьезных делах: например, когда молодые люди из общины передали проезжавшему через Шамбон вишистскому министру письмо, в котором заявили о своем неприятии политики режима в отношении евреев. Разумеется, выразилось это и в спасении жизни более 3 000 беженцев, в том числе детей, которых принимали в семьи, прятали в лесах или переправляли через границу. Как писала Айрис Мёрдок, видение мира с кристальной ясностью означает, что в ситуации морального выбора выбор всегда уже сделан[111].

Видимо, абсурд не устаревает вообще. Вот, например, Книга Иова. Нам кажется, что мы знаем эту библейскую историю, – пока не вспомним сюжет, вклинившийся между ее началом и концом. Если мы прочтем первую и последнюю главы, то встретим знакомую фигуру: человека из земли Уц, который получил награду за бесконечное терпение и веру в Господа. При этом сорок глав между первой и последней – текст, который, по мнению ученых, старше, чем начало и финал книги – рисуют нам восстание человека против космического порядка, уничтожающего все его привычные представления о мире.

Вспомним начало: Бог хвалит своего раба Иова, а его Противник – имя, которое Роберт Олтер в своем переводе[112] дает Сатане – предлагает пари: отбери у этого человека все, что ты ему дал, и он проклянет тебя. Бог принимает вызов Сатаны, и совершенно обычная до этого жизнь Иова превращается в ад. Он лишается своих стад, слуг и, главное, детей. И словно нанося последний удар по скорченному телу Иова, Сатана – разумеется, с согласия Бога – «поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его» (Иов. 2:7). Как трем друзьям, что пришли разделить скорбь Иова, читателю тоже хочется плакать, а может быть, даже порвать на себе одежды и посыпать голову пылью, а затем семь дней просидеть в молчании. Кажется, что за меньший срок не стоит и пытаться понять нравственное и философское измерение этого сюжета. Куда занесет Иова эта цепь катастроф, необъяснимых и незаслуженных? А занесет она его недалеко: на груду золы, где он, так и не получив ответа, будет скоблить глиняным черепком свои струпья.