На все расспросы о бабушкиной жизни Элеонора начинала грустить, глаза подозрительно блестели, и она отвечала односложно:

– Это не интересно. Вся моя жизнь в тебе.

Лена бродила по квартире, касалась рукой мебели, посуды, книг. Книги. У бабушки было очень много книг. Огромный шкаф до самого потолка, а потолки тут были три метра, стоял массивный шкаф, а сбоку складная лестница. Здесь было всё: и приключения, и фантастика, и детективы, и романы, и современная бульварная литература. Бабушка читала запоем всё. Но Лене рекомендовала ту литературу, которая бы её развивала и давала задуматься.

– Я должна быть в курсе всех литературных новинок, – говорила бабушка, объясняя бульварные книжонки.

В спальне стояла огромная кровать с балдахином. Идеально заправленная, ни единой складочки. Рядом с подушкой всегда сидел медвежонок. Старый, с проплешинами. Бабушка его очень берегла и никогда не давала с ним играть.

– Это единственное, что у меня осталось, – туманно говорила она. – Прости, Еленочка, но с ним я тебе играть не дам.

Лена сердилась на бабушку, топала ножками и громко орала. Бабушка улыбалась, выводила Лену из спальни и совала в руки какую-нибудь книжку, игрушку или конфетку. Бабушку невозможно было заставить. Она садилась в кресло-качалку и говорила:

– Когда надоест орать, подойди и мы пойдём пить чай с вкусняшками. А пока послушай музыку.

Она брала в руки старый дудук и нежная музыка обволакивала квартиру нежным звуком, в котором сливались горные ручейки с шорохом листьев.

Лена помнила этого мишку. Он был твёрдым и шершавым на ощупь. Что это за память для бабушки? Она не знала. Что она вообще знала о бабушке? Ничего. Бабушка была её миром, её вселенной. Как и чем она жила до Лены? Девушка не знала. Вот и мишка исчез. Видимо бабушка забрала его с собой.

Лена вышла из спальни, прошла в гостиную. Горка сверкала хрусталём. Казалось, что пыль в бабушкиной квартире никогда не ложилась на полки. Лена качнула кресло и села в него. Рядом на маленьком столике лежала книга. Вместо закладки между страницами вложен листок. Лена развернула листок и увидела бабушкин почерк. Ровный, каллиграфический. Бабушка писала не шариковой ручкой, она писала фиолетовыми чернилами.

Внезапно грудь сжало тисками, дышать стало трудно, воздух не проходил в лёгкие, глаза зажгло и слёзы потоком ринулись из глаз. Лена зарыдала. Тяжело, с всхлипами, стонами. Её жгло раскаяние, что она так мало времени уделяла бабушке в последнее время. А теперь не прижмёшься к её плечу, никто не погладит по спине. Бабушка далеко, не съездишь к ней на выходных. От Лены словно отрезали кусок чего-то важного, необходимого, без чего дальше просто невозможно жить.

– Бабушка, прости меня. Прости, прости. – шептала девушка, не вытирая слёз.

Это было бесполезно. Слёзы текли, текли, текли. Спустя какое-то время Лена встала, пошла в ванную, умылась, заварила себе в бабушкином кофейнике кофе, налила в фарфоровую чашку, из каких они пили с бабушкой, и села в кресло. Она взяла в руки листок и прочитала:

«Еленочка, не сердись, душа моя. Я знаю, ты сейчас плакала, и пила кофе. Птенцов надо выпускать из гнезда, чтобы они научились летать самостоятельно. Не плачь, девочка, жизнь – это миг между рождением и смертью. Иногда этот миг длится очень долго и мучительно. Я никогда никому не рассказывала о себе. Но тебе хочу рассказать. Ты можешь прекратить читать и сжечь тетрадь. Моё желание ни к чему не обязывает тебя. На этой земле у меня было только два любимых человека. Ты и Тимур. Тимур ждёт меня там. Ты осталась здесь. Пока я жива, я всегда буду рядом. Я всё оставила тебе. На этой земле больше нет достойных. Надеюсь, ты меня не подведёшь. А если и подведёшь, то это твой выбор, и я не буду на тебя сердиться. Я люблю тебя, Еленочка. Ты единственная, кто держит меня на этой земле. Я знаю, что такое терять и постараюсь в ближайшие годы не огорчать тебя.