Прогулка заняла около часа, а затем Катерина вернулась в спальню и набрала заученный номер:

– Чарли, привет. Подъедешь к обеду? – скорее не спросила, но приказала Рудковски, и, получив в ответ «да», устало рухнула на кровать. – «Интересно все это».

Парень приехал с цветами и тортом. По-видимому, в нем теплилась надежда: появится повод отпраздновать. Катерина даже усмехнулась предсказуемой натуре затейника. Ей подумалось, в отношениях с Кьютом скучно не будет – как минимум, можно всегда ждать сюрприза.

– Чарли? Какими судьбами? – смерила взглядом презент миссис Бристоль.

– Миссис Бристоль, пришел покормить Вашу внучку, – игриво ответил Кьют, но забоявшись, как бы женщина не восприняла слова на свой счет – мол, в доме нечего в рот положить – тотчас добавил: – Шучу, пришел подсластить ваши будни.

Пока Агата расплывалась в улыбке, из-за ее спины показалась Рудковски и утащила парня с собой.

– Катерина, хорош! Сейчас руку оттяпаешь, – возмущался Кьют, пока девушка провожала его в свою комнату. – Как мне потом надеть тебе кольцо?

Про себя Катерина отметила: парень сегодня слишком веселый. Даже Чарли такая развязность чужда.

– Ты случайно не приударил для храбрости? – предположила, молясь об ошибке в расчетах, девушка.

– Кэйт, а ты, я смотрю, грубиянка! – выдал Кьют и распластался в глубоком кресле.

Катерина нахмурилась. В ней завыла буря гнева. Сложно было сказать, что конкретно злит девушку больше: то, что Чарли впервые посмел заявиться нетрезвым, или прозвище, с каким парень к ней обратился. Если с пьянством все оставалось понятно – Катерина явление презирала; звуки клички яростно били в сердце. Называть так Рудковски могла только мама – остальные привилегий лишались.

Собравшись с силой, чтобы не взорваться на месте, Катерина сквозь зубы спросила:

– Чарли, ты правда надеялся что-то словить, придя в таком виде?

– Что значит что-то? Тебя, моя птичка, – Кьют рассмеялся. Его всегда умиляло, как мистер Боуи обращается к девушке. Сейчас же Чарли в любом слове видел забаву.

Катерина поершилась.

– Видишь ли, Кьют, как бывает, – Рудковски впервые назвала его по фамилии. – Приходишь однажды словить птичку, а ловишь вот это.

Девушка залепила ему пощечину, и в голове у «пьянчуги» раздался свист. Чарли вскрикнул.

– Мы закончили, – подытожила Катерина и, разочарованная, вышла из комнаты. Чарли так и остался сидеть, держась за горящую щеку и мысль о том, какой он дурак.

Друзья не виделись до конца декабря. Катерина питала к нему отвращение. Чарли стыдился словить на себе ее взгляд. Первое время Бристоль и Голдман тактично молчали – затем в разговорах стали всплывать опостылевшие имена.

Рудковски со свойственной ей закрытостью держалась от обсуждений подальше. Ее не столько тошнило от воспоминаний, сколько позорил факт знакомства с парнем. Владея несколькими языками, являясь носительницей разных культур, Катерина проявляла немецкую пунктуальность, итальянскую вспыльчивость, имела обычай уходить по-английски и всей душой любила французские завтраки, за которыми шел обед из греческого салата. О чем девушка никогда не задумывалась – о том, что ей доведется испытывать испанский стыд.

Впрочем, как говорил ее папа, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Девушка снова и снова убеждалась в правдивости выражения. Правда, это была одна из немногих вещей, на счет какой Рудковски мечтала оказаться неправой.

Первые несколько дней Чарли молчал. К концу первой недели стал писать короткие сообщения. В них содержались мольба о прощении и раскаяние в постыдном поступке. Но Катерина осталась непреклонна, и парень начал искать с ней встречи.