Кьют караулил девушку у работы (Рудковски вернулась туда впервые с апреля). Он поджидал Катерину под дверью любимой кофейни. Однако взгляд ее, как и острый слог, был отме́нен. Едва завидев Чарли из-за угла, Рудковски тотчас же отправлялась в другую сторону.

Парень знал: у него есть два решения, и оба из них не сулят облегчения. Для начала он мог испытывать девушку временем – когда-нибудь Катерина устанет бегать и согласится на разговор. Варианту не хватало определенности. Рудковски – дама настырная и упрямая. Ждать пришлось бы немало. Поэтому Чарли придумал второй – снова явиться во дворец. Впрочем, и эта опция не вселяла надежды, если сослаться на последний визит.

Кьют боролся с собой. Он попал в тупиковую ситуацию – надлежало выбрать меньшее из двух зол. К счастью, близилось Рождество – время, когда так естественно прощать обиды, наверстывать то, что беспечно упущено, и искренне радоваться. Наслаждаться временем с близкими и родными.

Но главное – Рождество было их с Катериной временем. Первый рождественский бал познакомил друзей, второй – устроил гонку за первенством. Каким станет третий виток спирали? Следует ли поддаться соблазну и расслабиться под предлогом «Бог любит троицу»?

«Душевные муки страшнее разлуки», – любила говаривать Катеринина мать. Женщина повторяла слова всякий раз, когда дочь возвращалась к себе в квартиру. И хотя фраза Рудковски порядком бесила, с ее содержимым девушка соглашалась: не так горько думать о расставании, сколько о чувствах, которые за ним последуют.

Чарли никогда не встречался с Элеонорой, но терзания женщины разделял. Кьют понимал: еще чуть-чуть – и они с Катериной навсегда расстанутся. Впрочем, страшил не сам факт расхождения, а пустота – та останется, если Рудковски уйдет. Потому, как бы ни было страшно и стыдно, парень принял решение идти на таран.

В день Рождества Чарли стоял на пороге дворца. Минут пять он стеснялся не то что дотронуться до звонка, но и просто сдвинуться с места. Пальцы плясали чечетку в кармане пальто. Глаза застыли, прожигая глазами отдельную плитку порога.

– Долго будешь стоять? – дверь без предупреждения отворилась. Препятствием оставалась лишь холодность Катерины. – Заходи.

Рудковски, как строгая секретарша, провела Кьюта в столовую. В ту же секунду в комнату вошла Грэйс, неся на подносе чайник и гору имбирных печений. Парня будто ждали. От этого Чарли стало страшнее – балом правит не он.

Кьют подождал, пока Тейлор покинет комнату, и робко начал:

– Катерина, во-первых, я бы хотел извиниться.

Рудковски кивнула – ему позволили продолжать.

– Я повел себя как кретин и готов стать на колени, если это поправит дело.

Девушка не отводила глаз, мучая друга пристальным взглядом. Унижения Чарли тешили ее эго.

– Во-вторых, как бы дико и неуместно ни прозвучало, рискну спросить о нашей несбывшейся сделке.

Катерина не резво, но вскинула брови.

– Помнишь, я предложил обручиться? – осторожно, будто боясь нагрубить, слово за словом выдавал парень. Рудковски продолжала кивать. – Прошло столько времени, случилось столько событий…

– Согласна.

– Хочу уточнить…

– Да, давай.

Кьют несмело поднял глаза:

– Что ты решила насчет моего предложения?

Катерина трижды стукнула ногтем среднего пальца, сменила ноги, закинутые одна на другую, вздохнула и атаковала парня встречным вопросом:

– Чарли, сколько еще раз ты хочешь услышать ответ?

– Я… – вырвалось изо рта парня. Чарли понял: он до того беспокоился об исходе, что проигнорировал момент согласия. То мгновение, к какому Кьюта готовила вся его жизнь.

Рудковски, довольная произведенным эффектом, зашлась в улыбке. Она любила шокировать, и сейчас получилось отменно.